Маракотова бездна. Страна туманов (сборник)

Мапьюи торжествующе захлопал в ладоши. Ассистент только что принес ему из соседней комнаты лист бумаги.

– Ваши возражения уже опровергнуты! – воскликнул он, взмахнув бумагой над головой. – Я предвидел подобное развитие событий, поэтому добавил в парафин немного холестерина. Вы, очевидно, заметили, что я отломил кусочек от застывшей формы. Это было сделано для того, чтобы провести химический анализ материала. Анализ показал наличие холестерина в парафине.

– Замечательно! – крикнул французский журналист. – Вы закрыли последнюю амбразуру. Но что же дальше?

– То, что сделано однажды, можно всегда повторить, – ответил Мапьюи. – Я подготовлю множество подобных шаблонов. Иногда это будут сжатые кулаки, иногда раскрытые ладони. Затем я сделаю из них гипсовые слепки. Гипс можно будет залить внутрь формы. Работа довольно деликатная, но вполне выполнимая. Когда у меня появятся десятки слепков, я разошлю их во все мировые столицы. Пусть люди увидят все своими глазами. Разве это не убедит их в истинности наших выводов?

– Не рассчитывайте на многое, мой дорогой друг, – сказал Рише, хлопнув рукой по плечу энтузиаста. – Вы еще не осознали, насколько косно человеческое мышление. Но как вы сказали, vous marchez. Vous marchez toujours[14].

– К тому же наш марш регулируется правилами, – произнес Мэйли. – Новые знания должны предаваться гласности постепенно, с тем чтобы человечество могло воспринять их.

Рише улыбнулся и покачал головой.

– Как всегда превосходно, месье Мэйли. Вы видите не так, как другие, и переводите вопрос из научной плоскости в философскую. Боюсь, что вы неисправимы. Полагаете, ваша точка зрения имеет право на жизнь?

– Профессор Рише, – сказал Мэйли, – хотел бы я, чтобы вы сами ответили на свой вопрос. Я глубоко уважаю ваш талант и считаю вашу осторожность вполне оправданной, но, кажется, наши пути разошлись окончательно. Вы должны признать, вы просто обязаны это сделать, что разумное существо приняло форму человека, разгуливало по комнате и выполняло приказы, в то время как медиум находился без сознания в глубоком трансе. Существо состояло из субстанции, которую вы сами назвали эктоплазмой. И тем не менее вы сомневаетесь, что призрак способен к независимому существованию. Разве это разумно?

Рише улыбнулся, покачал головой и ничего не ответил. Вместо ответа профессор еще раз поздравил доктора Мапьюи, попрощался с гостями и вышел. Гости последовали примеру профессора. Минутой спустя наши друзья сели в такси, которое отвезло их обратно в отель.

Мэлоун до глубины души был поражен увиденным. Он просидел полночи, делая наброски репортажа. Открытие доктора Мапьюи по значимости вполне годилось для того, чтобы стать главной новостью и занять первую полосу. Тем более что эксперимент почтили своим присутствием уважаемые люди, которых никто никогда не заподозрит в мошенничестве или обмане. «Конечно, конечно, открытие доктора Мапьюи станет поворотным событием эпохи», – думал Мэлоун.

Два дня спустя журналист просматривал одну за другой английские газеты: колонка о футболе; колонка о гольфе; целая страница, посвященная фондовому рынку… «Таймс» порадовала журналиста длинным и занимательным рассказом о привычках чибисов. Но ни в одной газете не было и намека на чудо, которому он стал свидетелем и которое описал. Мэйли от души расхохотался, увидев расстроенное лицо Мэлоуна.

– Это безумный мир, мой друг, – сказал он. – Совершенно безумный. Наш час еще не пробил.

Глава 13, в которой профессор Челленджер бросается в бой

Профессор Челленджер с утра находился в дурном расположении духа. Домочадцам хорошо было известно, что с ним происходит, и они как мыши попрятались по углам. Гнева профессора опасались не только близкие. Будучи в таком настроении, он писал яростные письма в газеты, в которых изливал безудержную ярость и едкий сарказм на перепуганных до смерти оппонентов. Челленджер казался Юпитером, который мечет громы и молнии, сидя на высоком троне в квартире у вокзала Виктория. Слуги не решались войти в комнату, опасаясь встретить хмурый взгляд, рычание или гневный окрик. Реакция профессора на вторжение была сходна с реакцией льва, у которого наглец пытается отобрать кость. Лишь Энид осмеливалась пренебрегать опасностью, которая исходила от отца, хотя иногда девушке казалось, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди от ужаса. Челленджер не сдерживался в выражениях даже в присутствии дочери, но Энид хотя бы могла не опасаться физического насилия. Профессор, будучи в дурном настроении, запросто пускал в ход кулаки.

Иногда вспышки ярости были вызваны естественными причинами.

– Печень, сэр, печень, – бормотал профессор в оправдание после особенно яростного приступа.

Но сегодня его ярость была направлена на вполне определенный объект. Имя ему было – спиритуализм.