Маракотова бездна. Страна туманов

Казалось, что профессору никуда не деться от проклятого суеверия, которое вступало в противоречие с философией всей его жизни. Поначалу Челленджер пытался не придавать спиритуализму значения, высмеивать, игнорировать и презирать его, но нелепое псевдонаучное течение постоянно напоминало о себе. Не далее как в понедельник профессор окончательно сбросил мошенников со счета, но в субботу они снова оказались в поле его зрения. Сама идея выглядела настолько абсурдной, что Челленджеру казалось, что вместо того, чтобы посвятить себя изучению реальных проблем, познанию вселенной, он вынужден тратить время на обсуждение сказок братьев Гримм{131}.

Затем дела пошли еще хуже. Сначала Мэлоун, который казался образцом здравомыслящего, думающего человека, оказался околдован этими людьми и посвятил свой журналистский талант распространению их пагубных идей. Затем Энид, любимая дочь профессора, последнее звено, связывающее его с этим миром, попала в хитро расставленные сети. Каким-то образом Энид согласилась с доводами Мэлоуна и раскопала немало фактов самостоятельно. Не помогло даже то, что профессор расследовал один особо одиозный случай и доказал, что медиум является мошенником, который втерся в доверие к убитой горем вдове, чтобы вытянуть последние деньги. Факты оказались настолько очевидными, что Энид пришлось признать правоту отца. Но ни она, ни Мэлоун не соглашались с обобщениями.

– Во всех профессиях есть жулики, – таков был ответ. – Мы должны рассматривать каждый случай в отдельности.

Все это казалось печальным само по себе, но худшее ожидало впереди. Профессор был публично высмеян спиритуалистами. Виновником унижения оказался человек без какого-либо образования, который и в подметки не годился великому ученому. Но в публичных дебатах… Впрочем, историю нужно рассказать с начала.

Читателю следует знать, что профессор с величайшим презрением относился к любой оппозиции, готов был участвовать в дебатах на любую, самую щекотливую тему и ответить на любой, даже самый каверзный вопрос. Челленджер являл собой образец небожителя, который спустился с Олимпа и настаивал на том, что способен расправиться с каждым, кто осмелится встать на его пути.

«Я вполне отдаю себе отчет, – писал профессор, – что, согласившись принять участие в дебатах, я, как любой ученый моего уровня, рискую уделить слишком много внимания представителям абсурдного, гротескного, основанного на средневековых заблуждениях течения. Но я должен выполнить свой долг перед обществом, оторваться от серьезной работы, для того чтобы смахнуть паутину невежества, которая становится все более прочной. Метла науки должна очистить мир от средневекового хлама».

Именно так могучий Голиаф{132}, абсолютно уверенный в своей непобедимости, отправлялся сразиться с крохотным антагонистом. Противостоять профессору должен был некогда подмастерье печатника, а ныне издатель газеты, которую Челленджер называл не иначе как грязным листком.

Обстоятельства диспута давно стали достоянием широкой общественности, поэтому нет необходимости пересказывать этот неприятный эпизод в подробностях. Никто не забудет тот воистину великий момент, когда выдающийся ученый муж вошел в Куинс-Холл в сопровождении своих сторонников-рационалистов, которые желали стать свидетелями полного и окончательного разгрома мистиков. В зале присутствовало большое количество этих несчастных обманутых душ. Они надеялись, что их представитель не будет безжалостно брошен на алтарь разгневанной науки. Сторонники обоих течений до отказа заполнили зал и рассматривали друг друга с нескрываемой враждебностью. Такие же чувства, должно быть, испытывали голубые и зеленые, которые сходились на Константинопольском ипподроме за тысячу лет до описываемого события{133}. Слева от сцены дружными рядами расположились несгибаемые рационалисты, которые искренне считали викторианцев-агностиков наивными простаками и укрепляли свою веру регулярным чтением «Свободомыслящего» и «Литературной газеты».