Но первым необходимым условием разрешения экономических, социальных и политических задач, стоящих перед республикой, является, по мнению Марата, доведение до конца борьбы против Жиронды. Сокрушить «партию государственных людей», уничтожить ее политическое влияние — это является повелительным требованием момента, условием существования республики.
Борьба против Жиронды становится постоянным мотивом всех выступлений Марата в это время.
Так, например, отвечая на письмо одного из своих корреспондентов, некоего гражданина Шарпантье из департамента Вьен, который жаловался на различные местные злоупотребления, Марат писал так:
«Необходимо подождать, мой доблестный согражданин, казни бывшего монарха и окончательного ниспровержения партии Ролана. Тогда мы посмотрим, как установить царство равенства и свободы, ибо мы все еще пребываем в царстве злоупотреблений, беспорядков и анархии. Если усилия Конвента окажутся бесплодными, придется подождать событий, которые, во всяком случае, произойдут, ибо народ хочет быть свободным. И вот как только восстание станет повсеместным, тогда придет время призвать к ответу ваших утеснителей, этих опор старого прошлого. Народу давно следовало бы взяться за это. Без этого нечего надеяться ни на мир, ни на свободу, ни на счастье».
В этой записке, которая интересна тем, что она выражает, так сказать, будничные, повседневные мысли Марата, примечательны две идеи, высказанные вполне отчетливо: это твердая уверенность в том, что необходимо уничтожить партию Ролана, те есть партию жирондистов, и мысль, что, видимо, не удастся обойтись без нового народного восстания.
Марат, следовательно, еще в декабре 1792 года допускал возможность нового народного восстания для устранения власти Жиронды. И он вновь и вновь возвращается к этой идее во многих своих выступлениях. В статьях в своей газете, в речах в Конвенте, в Якобинском обществе он обличает «государственных людей», он зовет к борьбе против свободоубийственной партии Жиронды.
Всей силой своего огромного авторитета Марат обрушивается на жирондистов — на этих коварных и вероломных «усыпителей», партию, «которая является не только решительной защитницей контрреволюции, но и сама представляет собой открытую контрреволюцию».
Может быть, он вспоминал теперь иногда дни своей юности на берегах Жиронды, в богатом, цветущем, кипящем жизнью Бордо? Это они — все эти богатые купцы, финансисты, арматоры, мануфактуристы, жадно тянущиеся к золоту, гонящиеся за наживой, охотящиеся за барышом, сегодня, как волки, готовы наброситься на республику, провозглашавшую своей великой целью — равенство.
За спиной Бриссо, Верньо, Гаде, Жансонне, за спиною партии Жиронды он видел эту алчную стаю хищников, так знакомую ему по первым нестираемым воспоминаниям молодости. И он писал депутатам Конвента со всею силой глубокой убежденности: «Необходимо, чтобы мы их раздавили, или они раздавят нас; куда же ведет ваша политика умеренности, как не к гибели отечества? И разве вы не чувствуете, что со времени казни тирана для вас нет спасения, кроме победы?»
Исход борьбы в Конвенте решала «равнина» — она колебалась. Депутаты «болота», которые определяли всякий раз, на чьей стороне большинство, чувствовали, как быстро тает престиж и падает влияние Жиронды, как растет против нее раздражение народных масс, как возрастает авторитет якобинцев. Но они все еще не решались оставить Жиронду; завершение сражения им все еще казалось не ясным; кто победит — было трудно предугадать, и они голосовали еще, по большей части, за партию Бриссо — Верньо.
Но голос Марата был слышен не только в стенах Конвента, где тертые политические дельцы из числа. депутатов «болота» всякий раз хладнокровно взвешивали — чья перетянет? Голос Марата был всегда обращен к народу; он доверял революционному чувству и политическому разуму простых людей; и свои послания к Конвенту он публиковал на страницах своей газеты, через головы депутатов, апеллируя к народу Парижа..
И простые люди внимали голосу Друга народа. В Сент-Антуанском и Сен-Марсельском предместьях, в кварталах, населенных парижским плебейством, не было более популярного и уважаемого имени, чем имя доктора Жана Поля Марата. Его горячие елова доходили до их сердец. Он выражал вслух, во всеуслышание то, что неясно бродило в их сознании. Он был выразителем их дум и чаяний, но он не только формулировал их часто недодуманные до конца мысли, он их обогащал новыми идеями, он звал их вперед, открывал широкие перспективы, подсказывал правильный образ действий.