Марат

Марата более всего соблазнила, вероятно, возможность широко, не заботясь о копеечной экономии, ставить научные опыты; в Париже ему все приходилось делать за свой счет, и все его крупные заработки Шли на оплату дорогостоящих экспериментов. Ему должна была также импонировать полная научная самостоятельность и независимость; он был бы освобожден также от треволнений и забот непрерывной войны с Парижской Академией, поглощавшей немало его сил. Словом, он страстно желал получить эту высокую академическую должность, и некоторые из своих писем Руму де Сен-Лорену он предназначал не только для своего корреспондента, но и для испанского министра графа Флорида Бланка, а возможно, и для испанского короля, от которых зависело осуществление этого плана.

Одно время казалось, что вопрос уже решен и дело близко к осуществлению. Марат нетерпеливо ждал последнего уведомления от своего друга из Мадрида. Но окончательное решение всё оттягивалось. Наконец Рум де Сен-Лорен, еще не теряя надежды на благоприятный исход дела, решил раскрыть Марату истинные причины задержки его приглашения в Мадрид. Кандидатура Марата встречала решительные возражения, но не в самом Мадриде, а в Париже. На Флорида Бланка оказывалось энергическое давление из французской столицы: академические круги Парижа чернили в глазах испанского министра доктора Марата; в доверительных письмах, к которым в Мадриде прислушивались, считаясь с высоким научным рангом их авторов, доказывалась полная непригодность Марата для намеченного ему почетного и ответственного поста в испанской столице.

Марат ответил Руму де Сен-Лорену пространным письмом, датированным 20 ноября 1783 года. Он приложил к нему множество документов. В сущности, это была обширная докладная записка, предназначенная для высших испанских должностных лиц — для министра, может быть, даже для короля, в которой сжатая сводка фактов, должна была красноречивее слов опровергнуть все выдвигавшиеся обвинения. Письмо было написано в сравнительно сдержанном тоне, но за этим внешним спокойствием чувствовалась ярость Марата. Да он вовсе и не думал скрывать или преуменьшать своих разногласий, своих споров, своей борьбы с Французской Академией.

Марат рассказывает в этом письме об истории этой долголетней распри. Он напоминает о том, что его первые опыты, когда он еще не поссорился с влиятельнейшими членами Академии, встречали с ее стороны сочувствие и одобрение. Так, в 1779 году Парижская Академия выделила комиссию в составе графа Мальбуа, ле Руа, Сажа и других, которая ознакомилась со ста двадцатью опытами доктора Марата, подтверждающими его изыскание об огненном флюиде. Комиссия признала его работу «очень интересной» и установила, что она «содержит ряд новых опытов, удачно, добросовестно поставленных, открывающих широкое поле для исследований физиков».

Казалось бы, научные изыскания Марата в области физики с самого начала получили заслуженное признание со стороны Академии. Но это длилось недолго. Вскоре же между доктором медицины, успешно экспериментирующим в области физики, и руководителями Парижской Академии возникло отчуждение, а затем и открытый разрыв.

Что послужило причиной ссоры? Марат рассказывает об этом так: некоторые видные члены Академии посещали его и спрашивали, не собирается ли он вступить в ее ряды. «Мой ответ, — пишет Марат в том же письме, — плохо понятый, был принят за презрительный отказ. Отсюда и начались преследования».

Такова версия возникновения ссоры, которую дает самый осведомленный ее участник, являющийся, однако, в то же время и наиболее заинтересованной стороной. Возможно, что так оно вначале и было. Возможно, что первое взаимное охлаждение и, видимо, взаимное раздражение возникли на почве недоразумения. Нет причин не доверять рассказу Марата. Но не подлежит сомнению, что вскоре же к этой малосущественной причине, которую правильнее рассматривать скорее как внешний повод, прибавились и более важные.

Парижская Академия была учреждением официальным, находившимся под покровительством и наблюдением высших властей монархии. Хотя в ее состав входили и некоторые выдающиеся ученые, но не они задавали тон и определяли ее лицо. В целом Академия в восемнадцатом веке и особенно во времена последнего короля была казенным и ретроградским учреждением: здесь господствовали косность, рутина, чинопочитание, боязнь нового. Ленгэ, известный философ и экономист восемнадцатого столетия, говорил о членах Академии: «Они обладают хорошим желудком, но плохим сердцем».

Марат в науке, в специальных ее отраслях: медицине, физике, оптике — оставался столь же самостоятельным и независимым, как и в вопросах политики и во всем остальном. Он шел своей дорогой и отнюдь не намеревался робко и терпеливо дожидаться милостей высокого научного учреждения.