Марбург

Самые большие трудности у романиста, да и просто у рассказчика наступают, когда ему необходимо одно событие вписать в другое. Худо-бедно, если мы имеем дело с событиями крупными и знаковыми, на помощь приходит старый как мир приём контраста. Особённо удачно этим приемом пользуется кинематограф: герой умирает на поле брани – его возлюбленная собирается на бал. В моем случае надо описывать ползучее, но тотальное наступление болезни. Что Роза? Ну, кажется, у нее будут щенки, мы их ожидаем. Как прежде, каждое полугодие знакомим нашу собаку, нашу суку, с разными кобелями – между делом, между работой, чтением лекций, бытом. Такое милое прелестное баловство: знаменитая президентская собака, помахивая хвостом, ходит из одной комнаты в другую. Её вовремя выгуляют, вовремя покормят сбалансированным кормом, когда надо, приведут ухажера, и первоклассный ветеринар или специальный мастер по случке за этим присмотрит. Собака ткнется в колени хозяину или хозяйке, ее погладят. Мирная собачья жизнь на фоне мирной и ухоженной жизни. Лишь ее некий благородный фон, как канарейка, которая живет на кухне, как аквариумные рыбки в детской.

Но здесь, в нашем случае, действие с надеждами и неудачами развивалось на фоне жесточайшей болезни, изменений психики, обострений и ремиссий и ясного сознания, что лучше быть не может, выздоровление невозможно, а смерть, если не внезапно и моментально, то обязательно на больничной койке, и что бы с тобой ни случилось, будь то инфаркт, инсульт или диабетическая кома, тебя, в сознании или без, всё равно повезут на каталке в диализный зал. Здесь речь идет не о собаке-игрушке, а о компаньонке, еще одной живой душе в квартире. Это компаньон по жизни, почти равноправный по значению.

Это были годы, когда Саломея из цветущей женщины превращалась в исхудавшую больную пташку. И тем не менее, она продолжала бороться, старалась не быть выкинутой за борт. Летом по субботам продолжала ездить на дачу. Она ни в коем случае не хотела, чтобы я с машиной ожидал ее после процедур дома. Она, во что бы то ни стало, должна была добраться сама. Может быть, для нее это был показатель её автономности, возможностей ее слабых сил. Сама, сама, еще могу! Из больницы ее довозили до вокзала, она мелким крадущимся шагом добиралась до электрички, брала мороженое у разносчицы и погружалась в особый мир вагонной нищеты, который звался миром народным. Через два часа езды я подхватывал её на высокой платформе и вез на наш участок.

Она проводила здесь чуть меньше суток, ну дышала свежим воздухом, ну спала в загородной стерильной тишине. Собаку я привозил еще в пятницу вечером. Роза тут же забиралась в её комнату в мансарде и, распластавшись в жаре на все четыре лапы, так и спала на полу всю ночь, а в открытое окно сочились прохлада и запах цветов. Я всегда смотрел, как Саломея поднималась на второй этаж по лестнице, останавливаясь сначала через три ступеньки, потом через две, а потом, как битву, преодолевая каждую. Я уже не говорю о счастье разговоров в эти вечера, жизнь брала мирную паузу.

Обычно Саломея просыпалась первой. Сначала слышался скрип ее кровати, потом раздавалось цоканье по полу когтей Розы. Потом Роза, припадая на задние лапы, стаскивала вниз своё не худое тело, потом спускалась Саломея, а Роза смирно ждала её у закрытой двери. На этот раз всё произошло примерно на полчаса раньше обычного. Я хорошо помню, как, услышав всю эту звуковую картину, подумал: а не спуститься ли и мне тоже? У собаки течка, уже неделю Роза ходила по московским комнатам, роняя кровяные капельки на паркет. Мы давно оставили все наши эксперименты по воспроизводству ее рода, да и собака по нашим меркам была уже старая. И чего, собственно, беспокоиться, ворота хорошо закрыты, а Роза не протиснется ни в какую щелку, чтобы убежать на неконтролируемое свидание. Я снова задремал, а Саломея на летней кухне занялась своей утренней манной кашей.

Как я ненавижу себя, когда начинаю кричать на Саломею. Потом я спохватываюсь: на кого я ору, на больного человека, на тоненькую – одни косточки и крылышки – птичку. Когда я спустился по лестнице с крыльца, наша тихая Роза уже заканчивала свои свадебные пляски. Я думал, что узкое пространство под воротами не позволит Розе пуститься в любовные бега. Она действительно, моё толстое брёвнышко на ножках, этого сделать не смогла. Но кто сказал, что лохматый, далеко не чистопородный frecher Kerl? не сможет ввинтиться в эту щель, чуть расширив для удобства лаз? Черное дело было сделано.

– Своей жалостью и любовью ты просто губишь собаку! Почему ты выпустила её из дома! Она старая, мы же договорились, что она уже не будет щениться! – Я орал, как мужик в пивной. Уже всё поняв и даже увидев счастливую парочку, не торопящуюся расстаться, Саломея философски заметила:

– С одного раза это не получается.

– Откуда ты знаешь? – я не могу уняться. – Очень часто именно с одного раза это и случается.

Из кухни густыми волнами доносились запахи сгоревшей манной каши.