Марджори в поисках пути

Марджори не думала о том, что может произойти с ней, если она попытается вернуть Ноэля. Паника обрушилась на нее, когда она реально представила себе, что он ни разу больше не прикоснется к ней, никогда не женится на ней. Никогда! Это было невозможно. Что же могла она принести другому мужчине, кроме ограбленного тела и пустого сердца? Ее единственной надеждой в жизни было вернуть Ноэля. Так же окончательно, как он избавился от нее, она решила его настигнуть.

И она верила, что рано или поздно придет к победе. Сила и решительность Ноэля были поверхностны; она знала теперь, что в душе он был гораздо слабее. Когда его сильно прижимало, он бежал. Мужчину, который бежит, можно поймать.

Ноэль, как все еще казалось ей, имел задатки хорошего мужа, даже если он и перестал быть для нее белокурым богом «Южного ветра» и блестящим героем генеральной репетиции «Принцессы Джонс». Она не знала в точности, сколькими творческими талантами он действительно обладал. Она вовсе не хотела обманывать себя, потому что это делало ее чувство похожим на идиотизм, после того как она в слепом девичьем поклонении восхваляла каждое написанное им слово. Пришло время стать лицом к фактам. Реклама, вероятно, могла бы стать его полем деятельности, как он сам сказал; и он слишком хорош для такой работы, чтобы влачить убогое существование вечно. В рекламном агентстве его работа шла великолепно, — так говорили ей его начальники, — пока он не прогулял день без предупреждения. Он, несомненно, владел пером. Его излияния в длинном письме были яркими и живыми. Фраза типа «Твоя левая шпора — это американская идея успеха, а твоя правая шпора — еврейская идея респектабельности» не была написана ординарной личностью. Ей пришло в голову, что Ноэль действительно мог бы стать юристом. Его обаяние, его убедительность и речистость, его способность к строгому анализу должны были продвинуть его далеко, — возможно, на пост судьи, как и его отца! Но для этого было слишком поздно теперь, конечно; вопрос был, как лучше спасти его дарования, с учетом его дикого темперамента и запутанной биографии.

Марджори надеялась, что этот побег в Париж — последний рывок старого Ноэля, последняя попытка добиться «респектабельности». Ноэль слишком любил хорошую жизнь, чтобы стать учителем философии; тем не менее Марджори была совершенно готова довольствоваться академическим окладом, если это было то, чего он хотел. Еще она мечтала, чтобы он стал ее мужем, мужчиной, чьей постели она принадлежит. Она не торопилась следовать за ним в Европу; этот порыв угас. Инстинкт говорил ей, что он хочет ее, в сущности, больше, чем кто-либо еще на свете. Он скучал о ней сейчас, скучал все больше и больше.

Она чувствовала потягивания ниточек, которые связывали его с ней через открытый океан, в его редких веселых письмах, всегда без обратного адреса, обычно со штемпелем Парижа, один раз Каннов и один раз Лондона. Во время оптимистических подъемов ее эмоционального состояния ей казалось, что он может вообще не возвращаться к ней от своей сегодняшней гармонии, он может быть очень рад увидеть ее, пришедшую за ним, он может убрать закопченные ширмы циничных слов, маскирующие его капитуляцию, — от времени и судьбы, так же, как от нее, — но он может капитулировать с облегчением.

Это было основанием для ее утешения в течение этого черного, черного года. Это утешение приходило и уходило с переменой настроений; оно было тихим, не оформившимся полностью, не рассмотренным как следует с чьей-нибудь помощью; оно вплеталось в ее мысли и покидало их; утешение это было в целом приятно спокойным. Оно чередовалось с состояниями отчаяния и ужасной боли, боли настолько сильной, что страдания в кресле дантиста, когда она ходила к нему, были по сравнению с ней развлечением и облегчением. Она часто проклинала тот день, когда встретила Ноэля, и свое фатальное поклонение герою, которое дало ему возможность поглотить три года ее жизни, три лучших ее года, тех самых, когда большинство девушек выходят замуж. Сколько шансов счастливого брака прошло мимо нее, пока она тряслась и тряслась и тряслась над Ноэлем? Теперь нельзя было исправить это; исправить мог только Ноэль, или жизнь остановится.

Она просыпалась, думая о нем, засыпала, думая о нем, и думала о нем весь день и всю ночь — когда не работала, или не читала, или беспокойно спала. Она читала за завтраком и за ленчем, в тоннеле по дороге на работу и с работы, даже в машине отца, когда ехала в офис вместе с ним. В свободные минуты в офисе она могла открыто читать свои романы. За неимением денег она посещала публичные библиотеки. Ее зрение ухудшилось, и она стала читать в очках, но продолжала читать и читать.