Марджори

Чертежная доска и наброски плана освещения валялись на полу на том же месте, куда упали. Полено, лежавшее в огне, выкатилось, и его горящей конец дымился. Как только Марджори застегнула пуговицы, она тут же закатила полено кочергой на прежнее место, думая, что, вероятно, поддалась из-за этой комнаты; это место сейчас было самым неприятным для нее местом на всей земле. Камин, грубо сложенный из камней, неотесанные деревянные стены, заставленные книгами; старая люстра под потолком; запах табака, книг, зеленых деревьев и горящих дров — все это смешивалось в единое целое и успокаивало. Медная настольная лампа с красным абажуром, которой они пользовались, бросала круг желтого света на индийский плед, лежавший на кушетке; остальная часть комнаты была мрачной. Холодный синий лунный свет, проходя сквозь окна, делал освещенное огнем место на кушетке еще более уютным.

Марджори думала, пройдет еще немало недель, прежде чем можно будет ожидать, что Ноэль захочет целоваться и обниматься с ней. Это произошло, как короткое замыкание между двумя оголенными проводами. Она опустошила себя вплоть до шокирующей свободы, неизвестной ей до этого. Но самое худшее состояло в том, что она не чувствовала никаких угрызений совести. И она не была зла на него, хотя и была напугана, сильно и приятно напугана до самых отдаленных кончиков нервов. Марджори почувствовала, что не сердится на него. Она устроилась на кресле рядом с огнем. Возбуждение, от которого ее пальцы стали до того негнущимися, что она не могла застегнуть блузку, исчезло, оставляя в ее теле приятную усталость, как после ванны. Прошло пять минут.

Дверь открылась.

— О Боже, ты все еще здесь? — спросил он. — Я думал, что ты с криками сорвешься с места и убежишь в ночь, а к этому времени вернешься с полисменом.

Он упал спиной на кушетку и положил под голову подушку. Его лицо было мрачным и усталым.

— Уходи, Марджори.

— Полисмены? Зачем?

— Нарушение моральных устоев подчиненного, без сомнений, наказуемо.

— Забудь об этом, Ноэль!

Он потянулся за сигаретами, бросив взгляд на лежащие на полу бумаги.

— Пригласив тебя прийти сюда поработать, я, очевидно, совершил большую ошибку.

— Мне можно взять сигарету?

Он подошел к ней, зажег ее сигарету и отошел, никак не реагируя на прикосновение ее руки. Снова бросившись на кушетку, он сказал:

— Нет, нет, Ширли. Это больше не повторится. Ни одна часть этого. Я слишком стар. Я знаю лучше. Мне даже это не нравится.

— Ширли? Мое имя Марджори.

— Твое имя Ширли.

Ноэль сел на кушетке; он ссутулился, и его руки свисали меж колен. Он посмотрел на нее. Свет, падавший от огня и от настольной лампы, освещал его лицо, делая линии щек резко очерченными.

— Послушай, дитя, запомни это и помни, что я сказал об этом еще в самом начале игры, когда в первый раз совершил ошибку, коснувшись тебя. Я не собираюсь жениться ни на тебе, ни на ком-либо вроде тебя. Ничто никогда не сможет заставить меня сделать это, ничто, ясно?..

— Да кто же, ради Бога, говорит о свадьбе? — Она была встревожена и испытывала головокружение. — Ты мне даже не очень нравишься.

— О, черт побери, ну и чушь же ты несешь! Послушай, — сказал он, встал и подошел к ней, — думаю, ты веришь, что, когда в прошлую субботу я попросил тебя помочь мне с освещением, я не вел все к этому. Я не мальчишка из колледжа. Ласки вызывают во мне отвращение. Я могу получить все, что захочу, когда захочу и с самыми лучшими девушками…

— Но со мной ты не можешь, — не задумываясь, перебила она.

— У меня нет абсолютно никакого желания заниматься этим с тобой, — ответил Ноэль. — Я сомневаюсь, чтобы ты смогла заставить меня. Вероятно, в свое время ты попытаешься сделать это.

Она вскочила на ноги; слезы застилали ее глаза.

— Я осталась здесь, чтобы сказать тебе, что не сержусь, но я быстро начинаю сердиться. Я буду заниматься твоим освещением, участвовать в твоих шоу, а за остальным ты можешь пойти к черту. До свидания.

Она не успела сделать и двух шагов, как его рука оказалась на ее плече. Держа ее на расстоянии вытянутых рук, он серьезно и открыто смотрел ей в лицо.

— Что ты думаешь насчет хорошей прогулки? Я думаю, нам не мешало бы немного поговорить.

— Ты думаешь, что я всего лишь глупый ребенок, не так ли? Который не может оторваться от тебя, так же как Уолли не может оторваться от меня. Ну хорошо, что если это правда? Зачем тебе надо было оскорблять меня так жестоко? Что ты хочешь? Ты не сможешь заставить меня сделать что-нибудь плохое. Я знаю, что всем женщинам не терпится переспать с тобой. Ну, хорошо. Ну, хорошо! Оставь тогда меня одну! Даже больше не целуй меня. Не прикасайся ко мне, не разговаривай со мной, не танцуй со мной, не проси меня выпить вместе с тобой, не мучь меня — это все, что я прошу! Я хотела поцеловать тебя с тех пор, когда в первый раз увидела год назад. Я признаю это. Сейчас я покончила с этим, и все. Отпусти меня. Я не хочу идти с тобой.

Он опустил руки. Она подошла к стулу, на котором лежал ее кожаный пиджак, и надела его.

— Марджори, — позвал он.