Марджори

— О Боже, Марджори, эта тусклость матерей! Эта невыразительность была смесью чувства собственной правоты и настороженного тщеславия, непроизносимого подозрения: «это старший сын судьи Эйрманна, говорят, что он замечательный мальчик, но я не знаю, это не проверено, он хочет быть композитором или кем-то еще не менее странным, и я также слышала, что он как-то спутался с женщиной, не выполняет задания в колледже…» Марджори, поразительно, чертовски поразительно, с какой быстротой распространяются слухи. Меня начали опасаться. Появился слух, что я был сущим бездельником; и он казался вполне правдивым. Самое забавное заключалось в том, что я влиял на Ширли так же, как виски действует на индейцев. Она знала, что ей будет плохо, я могу причинить ей вред, но я сводил ее с ума. Марджори, у меня довольно высокое самомнение, но оно никак не распространяется на мои романтические похождения в Вест-Сайде. Я честно говорю тебе, что был похож на человека, идущего с палкой по грядке с гиацинтами и сбивающего цветы направо и налево. Напомню тебе, что они все пришли в себя. Ширли была неуязвима. Сейчас они все замужем — за дантистами, производителями шерсти, юристами и многими другими, но я уверяю тебя, они все еще помнят Саула Эйрманна. И не всегда все выходило однобоко. Я помню пару из них. Но тогда я был без ума от Ширли. Эта любовь была самым худшим моим мучением.

Марджори удивилась, когда дрожь сотрясла все ее тело. Она вдруг поняла, что сжалась в комок от холода и что сырость скамейки пронизывает ее до самых костей.

— Ноэль, я замерзла.

Он перестал ходить и взглянул на нее сверху вниз. Лунный свет делал впадины его щек особенно отчетливыми. Его волосы все еще были спутаны ее пальцами.

— Я надоел тебе.

— Нет, нет, нет! Но здесь так сыро.

— Ты права. Нам нужно бренди. Я сам уже почти дрожу.

Он не произнес ни слова, пока они не сели опять, на этот раз в полупустом баре «Сирокко». Затем, выпив залпом половину своего двойного бренди, он продолжал:

— Как видишь, Ширли не играет честно. Она хочет то, что должна хотеть любая женщина, и что она всегда будет хотеть — большое обручальное кольцо с бриллиантом, дом в окружении милых соседей, мебель, детей, хорошо скроенную и сшитую одежду, меха, — но она никогда бы не сказала об этом. Потому что в наше время эти вещи считаются слишком приземленными и невыразительными. Она знает это. Она читает романы. Наполовину веря тому, что говорит, она сказала бы тебе все, что думает по поводу домашней невыразительности, и объяснила бы — она не для нее. Ширли собирается рисовать или быть социальным работником, или актрисой — женщины часто хотят стать актрисами, если они имеют хоть немного красоты, короче, идея состоит в том, что она хочет быть кем-то. Не просто женой. Опасайтесь подобной мысли! Она леди Бретт Эшлей, дьявольски красивая и умная, блистающая умом при каждом удобном случае. Это, как ты понимаешь, не более чем карикатура, ничто — всего лишь болтовня. Ширли — хорошая девушка, в то время как леди Бретт очень умело снимала с себя одежду. Однако Ширли, чтобы изобразить леди Бретт, если она в моде, болтает и ласкает с той или иной страстью, меняющейся от Ширли к Ширли, но не слишком сильно…

— Ты так чертовски умен? — спросила Марджори с удивлением.

— Дорогая, дай мне прояснить кое-что, я вовсе не виню Ширли. Я восхищаюсь ею. Она чертовски прекрасная девушка. Она нигде не может найти нужного пути. Ее родители говорят, что у нее нет никаких проблем. Религия дает ей никчемный совет не обращать ни на что внимания. Ее проблема в литературе не существует. Старые романы рассказывают о Джейн Остин и о героинях Диккенса, которые скорее застрелятся, чем позволят мужчине поцеловать себя. А новые романы в той или иной степени — о Бретт Эшлей, которая спит с любым парнем, настаивающим на этом, но у которой чувствительные и поэтичные душа и сердце. Это оставляет Ширли точно посередине. Что же ей делать? Она ведет себя по-разному, но в целом справляется с ситуацией с завидной силой воли…

— На это требуется не так уж много силы воли, — взорвалась, почти зарычала Марджори, — с большинством парней, которые просто грубые животные! А имея дело с самонадеянными интеллектуалами, пытающимися обезоружить тебя, говоря, что ты холодна, также не нужно обладать очень большой силой воли. Такие люди просто смешны. Я думаю, что разгадала твой ход, а?

Ноэль моргнул и медленно улыбнулся.

— Господи, моя дорогая, ты приняла хоть часть моего рассказа близко к сердцу? Это просто абстрактный разговор…

— Будь ты проклят, но ты назвал меня Ширли четырнадцать раз. Ты — чертов интеллектуальный сноб, вот ты кто! Ты также подлый представитель богемы, если хочешь знать, в некоторой степени — антисемит!

— В самом деле? — удивился Ноэль.