— У меня была прекрасная возможность отыграться, между прочим, которая выпадает не многим в этой жизни. Когда моя первая песня превратилась в хит, Мюриель написала мне письмо, утверждавшее, что она горда за меня. Потом, когда «Поцелуи дождя» достигли того же успеха, пришло приглашение на прием в ее доме в Райе, штат Нью-Йорк, дворце в стиле итальянского Ренессанса, который был подарен сыну владельцем шерстяной фабрики. Я пошел. Последний пункт маршрута я проехал несколько раз, скрежеща зубами. У меня не было проблем найти его. Прошло семь лет. Итак, Мюриель была гвоздем программы. Ты никогда не видела столько дорогих одежд. Но притом они были такой юной, только обвенчанной парой, такой тридцатилетней, такой робкой, причесанной, ухмыляющейся, громко смеющейся и скалящейся! Вот делец по недвижимости, там владелец бакалейных магазинов, здесь адвокат, там врач, здесь делец по шерсти, там делец по шелку, все лоснятся, все упитанны и все в супружестве. Жены — пара дюжин стареющих Ширли. Подбородок Мюриель заострился. Овал ее лица потерял всю свою привлекательность. Она была чопорной и зажатой — натянутая улыбка, тесные одежды, безрассудные глаза. Я пришел туда с одной из лучших девочек Нью-Йорка, по глупости называемой Имоджин, восемнадцатилетней яркой блондинкой. Позднее она вышла замуж за нефтяного магната. Дорогая любимая Марджори, я говорю тебе, мы, две богемы, прохаживались среди этих тридцатилетних респектабельных людей, как боги. Мы ослепили их. Все обкормленные снующие мужья жаждали Имоджин и ненавидели меня. Их жены ненавидели Имоджин и жаждали романтически выглядевшего в твидовом пиджаке композитора. О, это было великолепно! Мюриель вывела меня в сад. Я не сделал ни единого движения к ней, Марджи, клянусь гонораром в двадцать миллионов золотом. Я был снова Ноэлем Трусом, искренне сохраняющим дистанцию с доброй старой тетей. Она попыталась вернуть все на прежние позиции и сказала, будто очень счастлива и только надеется, что я покончу однажды с хорошими девочками и докажу, что я лучше в самом деле. Она подразумевала, что Имоджин была козырем. Это полностью соответствовало истине. Одна причина, которая разбудила сочувствие к ней, должен отметить, — она извинилась с грубой прямотой за некоторые свои высказывания в отношении меня на вечеринке семь лет назад. Ну, что было, то было, скажу я тебе, я довольно измучился с Имоджин: она была идиоткой, правда, но жгучие взгляды тех мужей объединили меня с ней, должен отметить, и мы оставались великолепной парой еще месяц или около того после удивительного приема. С тех пор я никогда не видел Мюриель и не жду встречи с нею.
Официант принес бренди. Ноэль выпил.
— Бренди Сэма начинает становиться приятным на вкус. Невероятно.
Марджори холодно взглянула на него.
— Ты действительно иногда дьявол — мстительный, мелочный, надменный, самодовольный.
Он взглянул через окно и указал на гостей, разбредающихся по газону.
— Сюда движутся Джукс и Каликас, загруженные стейками и пивом. Когда, к черту, я смогу прикончить все это?
— Что она сказала тебе?
— Кто? Когда?
— Мюриель. На вечеринке, перед ее свадьбой.
— А, это… Я забыл. — Он выпил.
— Что ты сказал, Ноэль?
— Тебя интересует так много, что теряешь мысль во время паузы.
— Да, это меня интересует.
— Ну, хорошо. Пойми, пожалуйста, это в основном дело моих рук. Я завел ее в танце в угол, усадил и в нескольких живых и довольно мерзких выражениях описал ей предстоящее замужество. Она стала похожа на взъерошенную кошку, но меня ни черта это не беспокоило! Когда я выговорился, она сказала нечто наподобие этого: «Ты всегда был способен обволакивать меня речами и причинять мне боль. Ты обидел меня сейчас, ладно. Мне плохо. То, что ты говоришь о моем замужестве, все справедливо. Я скажу, однако, словечко в пользу Марти. Он не урод». С этим исчезли синий бархат, белые руки и алмаз.
Он допил бренди и встал.
— Пойдем.
Они молча пересекли газон рука об руку. Когда они подошли к проходу в кустах, ведущему к женским коттеджам, она повернулась лицом к нему.
— Я очень тупая. Я знаю, но…
Он нежно провел рукой по ее щеке.
— Достаточно разговоров для одного вечера, дорогая. У нас еще целое лето. Я скажу тебе, какое у меня странное чувство. Вероятно, это не от бренди. Я принял недостаточно… Марджори, радость моя, мы влюбились друг в друга, и это все. Ты любишь меня. Я люблю тебя. Не проспи это.
Электрический разряд пробежал по ее рукам и ногам. Она выставила свои руки с растопыренными пальцами, останавливая его, ослепленная какой-то маленькой догадкой. Он взял ее руку. Она потянула его в теневую часть тропинки и поцеловала.
16. Красные стаканы
В течение следующих двух недель в «Южном ветре» все решили, что Марджори стала любовницей Ноэля Эрмана. Во время репетиций она сидела около него; когда она не играла роль или не работала осветителем, она превращалась в своего рода ассистента режиссера. Она проводила все свое свободное время с ним: на лодочной прогулке, на танцах, на теннисном корте.