Мареновая роза

В этот раз ее звал не храм. Это голос Нормана, и прозвучал он прямо у нее за спиной, и еще она сообразила, что слышит запах его одеколона. «От всех моих парней пахнет „Инглиш ледером“, или не пахнет ничем», – вспомнила она, чувствуя, как вверх по позвоночнику ползет ледяной страх. Он у нее за спиной. Совсем рядом. Тянется к ней. «Нет, я не верю в это. Не верю, даже если и верю».

Мысль была откровенно глупой, может настолько глупой, что заслуживала быть занесенной в «Книгу рекордов Гиннесса», однако она почему-то помогла ей успокоиться. Двигаясь медленно – зная, что, ускорив шаг, она мгновенно лишится с таким трудом обретенного хладнокровия. – Рози спустилась по трем каменным ступенькам (еще более запущенным) и очутилась в месте, которое про себя назвала Садом Быка. Дождь продолжал идти, но теперь с неба падали лишь редкие капли, ураганный ветер утих до печальных вздохов. Рози прошла по ряду, образованному двумя грядками коричневых мертвых стеблей кукурузы (ничто в мире не заставило бы ее шагать босиком по гниющим помидорам, чувствуя, как они лопаются под ногами), прислушиваясь к недовольному бормотанию ручья неподалеку. Звук уверенно нарастал, и сразу за грядками с кукурузой, футах в пятнадцати впереди, она увидела этот ручей. Шириной около десяти футов, он, судя по пологим берегам, вряд ли был очень глубоким, но сейчас, после только что прошедшего ливня, вздулся от впадавших в него ручейков.

Вода в ручье оказалась черного, лишенного отблесков цвета. Рози медленно подошла к потоку, смутно чувствуя, что свободной рукой на ходу бессознательным движением отжимает воду из собственных волос. Приблизившись к ручью вплотную, она ощутила исходящий от него своеобразный минеральный запах, тяжелый от обилия металлов и вместе с тем необычайно привлекательный. Она неожиданно почувствовала жажду, невыносимую жажду, ее горло пересохло, как полка над камином.

«Не вздумай пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось – не вздумай, – даже не дотрагивайся до воды!»

Да, именно так она сказала ей; женщина в красном предупредила Рози, что если та замочит хоть один палец в воде ручья, то забудет все, что знала, даже свое собственное имя. Но так ли это страшно? Если задуматься над существующим порядком вещей, так ли это страшно – забыть обо всем, тем более что одной из вещей в данном порядке является Норман; она могла бы забыть о Нормане, о том, что он, возможно, все еще разыскивает ее, что он, вероятно, убил человека, пытаясь напасть на ее след.

Она сглотнула и услышала сухой металлический скрежет во рту. И снова, действуя почти автоматически, практически не воспринимая и не осознавая своих поступков, Рози провела рукой вдоль своего бока, погладила выпуклость груди, дотронулась до шеи, собирая не успевшую высохнуть влагу. Она лизнула мокрую ладонь. Это не помогло справиться с жаждой; наоборот, только усилило ее. Густая, непроницаемая для света чернота шевелилась, обтекая несколько брошенных в ручей камней, и Рози казалось, что странный минеральный запах проник в ее голову, пропитал все тело. Она знала, каким окажется вкус воды – приторным, как старый сироп – и мысленно представила, как по горлу в живот поплывут неизвестные соли и бромиды, оставляя на языке привкус беспамятной земли. И тогда она перестанет бояться воспоминаний о том, как миссис Пратт (седая и бледная, как снег, кроме губ, которые приобрели оттенок сока голубики) позвонила в дверь и сообщила, что ее семья, вся ее семья погибла в результате жуткой аварии на шоссе, она перестанет бояться воспоминаний о Нормане с карандашом или Нормане с теннисной ракеткой. В сознании не возникнет образ мужчины, прислонившегося к косяку двери таверны «Маленький глоток», она не вспомнит толстую женщину, обозвавшую обитательниц «Дочерей и сестер» лесбиянками, живущими на государственное пособие. Она больше не увидит во сне, как сидит, сжавшись в комок, в углу гостиной, чувствуя подкатывающую тошноту от боли в почках и напоминая себе, что если ее стошнит, она ни в коем случае не должна испачкать пол – в фартук, только в фартук! Забыть обо всем этом – что может быть лучше? Некоторые вещи заслуживают забытья, другие – то, например, что он сделал с ней с помощью теннисной ракетки, – нуждаются в забытьи... но беда в том, что большинству людей так и не подворачивается возможность достичь желаемого даже во сне.

Рози дрожала всем телом, ее взгляд был прикован к воде, текущей мимо нее, как дорогие шелка, залитые черными чернилами; горло жгло, словно в нем развели костер, глаза пульсировали в глазницах, и она уже представила, как ложится на живот и припадает губами к ручью, а затем погружает в черноту потока всю голову и пьет, пьет, пьет, как лошадь.

«Ты забудешь и Билла, – прошептала Практичность-Благоразумие почти извиняющимся тоном. – Ты забудешь зеленоватый проблеск в его карих глазах, маленький шрам на мочке уха. В последнее время ты испытала нечто, о чем стоит помнить, правда, Рози? Ты же сама об этом знаешь, так ведь?»