Мареновая роза

Работая осторожно (и не обращая внимания на голос миссис Практичность-Благоразумие), она обрезала бумажную подкладку вдоль всей рамы. На стол упало еще несколько подобных сокровищ: муравьи (большей частью дохлые, но три или четыре все еще ползали), пухлый шмель, лепестки ромашки (какие отрывают от цветка, приговаривая: «Любит – не любит, любит – не любит»)... и несколько полупрозрачных белых волосков. Она поднесла волоски к свету и невольно еще крепче сжала картину правой рукой, чувствуя, как по спине пробирается дрожь, словно поступь тяжелых ног по крутой лестнице. Рози знала, что если отнесет эти волоски к ветеринару и попросит взглянуть на них под микроскопом, тот скажет, что это клочки лошадиной шерсти. Вернее, если быть точным до конца, что они принадлежат маленькому тощему пони, Пони, который в эту минуту пощипывает зеленую траву в ином мире.

«Похоже, я схожу с ума», – подумала она спокойно, и это был не голос Практичности-Благоразумия; это был голос ее собственного сознания, ее настоящего эго, В нем не ощущалось ни истеричности, ни страха; он звучал холодно, здраво, с некоторым оттенком удивления. В таком же голосовом регистре, подумала она, ее сознание отметит неизбежность смерти в тот день, когда ее приближение станет очевидным.

Но суть-то в том, что на самом деле она не верила в потерю рассудка, по крайней мере, в том смысле, в каком человек вынужден смириться, скажем, с мыслью о неминуемости смерти от раковой опухоли, когда болезнь зайдет слишком далеко. Она вспорола подкладку своей картины, и оттуда выпали пучок сухой травы, щепотка волосков и горстка насекомых – часть которых еще шевелилась. Что в этом сверхъестественного? Несколько лет назад она прочла статью в газете, где говорилось о женщине, обнаружившей под холстом старого фамильного портрета целое сокровище: совершенно не потерявшие своей ценности, даже, наоборот, увеличившие ее многократно золотые акционерные сертификаты. По сравнению с той находкой несколько жучков – сущий пустяк.

«Но ведь они живые, Рози! А как же клевер, все еще не увядший, и трава, до сих пор зеленая? Лист мертв, но ты ведь знаешь, ты думаешь, что...»

Она думала, что ветер принес его из того мира уже мертвым. На картине лето, но мертвые листья деревьев можно обнаружить в траве даже в июле. «Итак, я повторяю: я схожу с ума». Но все предметы, которые она извлекла из картины, лежат перед ней. Вот они, на кухонном столе: ничем не примечательная кучка мертвых насекомых и сухая трава. Просто мусор.

Не сон, не галлюцинация. Обыкновеннейший реальный мусор.

К тому же было еще нечто – то, к чему ей вообще-то не хотелось приближаться с мечущимися, как испуганные кролики в загоне, мыслями. Картина разговаривает с ней. Нет, не вслух, разумеется, но с самого первого момента, когда она увидела ее, картина обратилась к ней. Это так. На оборотной стороне оказалось ее имя – во всяком случае, некий его вариант, – а вчера она потратила невообразимую сумму всего лишь на то, чтобы привести свои волосы точно в такой вид, как у женщины на холсте.

С внезапной решительностью Рози вставила лезвие ножа под верхнюю планку рамы и, пользуясь им как рычагом, приподняла ее. Она остановилась бы мгновенно, если бы почувствовала сильное сопротивление – хотя бы потому, что второго ножа для разделки мяса у нее нет и ей совсем не хотелось сломать лезвие – однако гвозди, скреплявшие раму, легко поддались. Рози отсоединила верхнюю планку, придерживая стекло свободной рукой, чтобы оно не грохнулось о стол и не разлетелось на куски, и отложила ее в сторону. На стол со щелчком упал еще один дохлый сверчок. Спустя несколько секунд она держала в руках полотно. Без рамы и стекла оно оказалось дюймов тридцать в ширину и чуть меньше двадцати дюймов в высоту. Рози осторожно провела кончиками

пальцев по давным-давно высохшим масляным краскам, ощущая едва заметные слои различной высоты, чувствуя даже миниатюрные бороздки, оставленные кистью художника. Ощущение было интересным и странным, но отнюдь не сверхъестественным; ее пальцы не провалились сквозь холст в другой мир.

Ее отвлек звонок купленного вчера телефона. Телефон зазвонил в первый раз, и от его пронзительного требовательного сигнала, включенного на полную громкость, Роза подскочила, издав слабый крик. Рука непроизвольно напряглась, и пальцы, которыми она ощупывала картину, едва не проткнули полотно.

Положив картину на кухонный стол, она поспешила к телефону, надеясь, что это Билл. Если так, то она, возможно, пригласит его заглянуть к ней, – пригласит, чтобы он хорошенько рассмотрел картину. И покажет ему, какой своеобразный набор вывалился из-за бумажной подкладки. Мусор. – Алло?

– Здравствуйте, Рози. – Не Билл. Голос женский. – Это Анна Стивенсон.

– О, Анна! Здравствуйте. Как поживаете?

Из раковины раздалось настойчивое трррр-трррр.