Мареновая роза

— До тебя я не знала, что значит выражение «сожрать с потрохами», педик поганый. Ты придал ему гораздо более широкий смысл. Простого миньета показалось тебе недостаточно, да? Решил полакомиться? Ну, чего же ты ждешь? Идешь в мои объятия, или женщины тебя пугают?

В этот раз ухмылка не просто исчезла с его лица; когда Герт назвала его педиком, она пропала с такой неожиданностью, что ей показалось, будто ухмылка упала и с треском, похожим на звон разбившейся сосульки, рассыпалась на куски под его туфлями со стальными набойками на носках. Его тело замерло.

— Я УКОКОШУ ТЕБЯ, СУЧКА ТРЕКЛЯТАЯ! — завопил Норман и бросился в атаку.

Герт развернулась боком, в точности повторяя движение, которому обучала Синтию в тот день, когда Рози вернулась в «Дочери и сестры» с картиной и заглянула в комнату отдыха, превращенную в тренировочный зал. Она задержала руки в нижнем положении чуть дольше, чем тогда, когда показывала женщинам, как правильно выполняется захват, зная, что даже его слепая ярость недостаточна, чтобы полностью гарантировать успех ее попытки: соперник слишком силен и велик, и, если она не поймает его на корпус, он подомнет ее под себя, как асфальтный каток. Норман протянул к ней руки; его губы раздвинулись, он оскалил зубы, готовясь укусить. Герт отступила еще дальше, уткнувшись массивным задом в кирпичную стену, и подумала: «Господи, помоги мне». Затем схватила толстые волосатые запястья обеих рук Нормана.

«Не думай, иначе все испортишь», — приказала она себе, снова поворачиваясь к нему, поддевая мощным бедром и затем делая резкое движение вниз и влево. Она раздвинула ноги, затем согнула их в коленях, и ее сарафан на выдержал нагрузки, разорвавшись от шеи почти до самой талии с треском, похожим на взрыв узловатого соснового полена в костре.

Движение принесло волшебные результаты. Ее бедро превратилось в рычаг, Норман наткнулся на него и беспомощно взлетел в воздух; выражение ярости на его физиономии сменилось маской потрясения. Он перевернулся в полете и рухнул головой вниз на инвалидную коляску. Коляска подпрыгнула и привалила его сверху.

— Ух ты-ы-ы! — хриплым голоском, напоминающим лягушечье кваканье, произнесла восхищенная Синтия, по-прежнему опираясь о стену.

Из-за угла здания осторожно глянули карие глаза Ланы Клайн.

— Что случилось? Почему ты так крича…

Она увидела мужчину с окровавленным лицом, пытающегося выкарабкаться из-под инвалидной коляски, увидела горящую в его глазах жажду убийства и умолкла на полуслове.

— Беги скорее и зови на помощь! — крикнула ей Герт. — В службу безопасности. Быстрее. Кричи изо всех сил.

Взбешенный Норман оттолкнул коляску в сторону. На лбу его красовалась царапина, но неглубокая, однако из носа кровь хлестала фонтаном.

— За это я тебя убью, — прошептал он. Герт не намеревалась давать ему возможность привести в исполнение свои угрозы. Она приземлилась на него всем телом в броске, которому позавидовал бы сам Крепыш Логан. Надо признать, ей было чем приземляться — двести восемьдесят фунтов, как показало последнее взвешивание, — и попытки Нормана вернуться в вертикальное положение мгновенно прекратились. Его руки разъехались в стороны, как ножки столика для игры в карты, на который водрузили танковый двигатель, а нос, и так пострадавший при падении от удара об инвалидную коляску, уткнулся в утрамбованную грязную землю между стеной туалета и дощатым забором; к тому же под пахом совершенно некстати оказался подлокотник инвалидного кресла, и яички пронзила парализующей силы боль. Он попробовал закричать — во всяком случае, лицо его точь-в-точь походило на лицо человека, издающего дикий вопль, — но смог выдавить лишь слабый блеющий звук.

Теперь Герт сидела на нем верхом, низ ее сарафана тоже разорвался, обнажив верхнюю часть бедра; она сидела на нем, не зная, что делать дальше, и вдруг вспомнила то второе или третье терапевтическое занятие, когда Рози наконец набралась мужества заговорить. Первое, о чем она рассказала им, — это о болях в спине, таких невыносимых, что временами даже в ванну ложилась с огромным трудом. А когда она пояснила, откуда взялись эти боли, многие женщины закивали в знак согласия и понимания. Герт тоже кивнула. Теперь же она протянула руку и поддернула разорванный сарафан еще выше, открывая голубые хлопковые трусики гигантского размера.

— Так значит, ты у нас любитель почек, Норман. Значит, ты у нас один из тех скромняг, которые не любят оставлять после себя следы. И еще тебе нравится, как она смотрит на тебя, когда ты бьешь ее по почкам, да? Нравится гримаса боли на ее лице? И то, как она бледнеет? Правда? И когда ее губы становятся совершенно белыми, верно? Я знаю, потому что когда-то у меня был дружок, который любил подобные развлечения. Когда ты видишь болезненное выражение на ее лице, внутри у тебя все становится на свои места, так ведь? Во всяком случае, на какое-то время.

— …сука… — выдавил он.