Марево

— Господа, сказала Инна, — мы вчера съ графомъ разсуждали, какъ бы заохотить аборигеновъ къ чтенію, и рѣшили дать литературный вечеръ…. въ пользу бѣдныхъ студентовъ вашего края; вы, конечно, примете участіе?

— Съ удовольствіемъ, сказалъ Лукошкинъ, — у меня кстати поспѣлъ уже очеркъ здѣшняго народнаго быта…

— Да что читать-то? возразилъ Коля, — скоро ли мы доживемъ до того времени, когда позволятъ Герцена…

— Да скоро ужь и позволятъ, усмѣхнулся Русановъ: — больше опошлиться нельзя…

— Ну, а вы принесете свою лепту?..

— Нѣтъ, увольте; у меня отъ этой литературы ужь голова трещитъ…

— Напрасно! подтрунивала Инна:- Такъ и порѣшили ничего не читать, чтобы голова всегда свѣжа была?..

— Такъ и порѣшилъ, отвѣтилъ съ неудовольствіемъ Русановъ, подавая ей накидку.

— И такъ до общаго свиданія, проговорила она, кивнувъ имъ головкой.

XIV. Жаръ крови

Съ удвоеннымъ рвеніемъ принялся Русановъ за дѣла. "Чижиковъ, глядя на него, и самъ сталъ усердствовать и работать на славу. Старые служаки только переглядывались.

— Столичная штучка, а натка поди! говорилъ взъерошенный столоначальникъ.

Поручили Владиміру Ивановичу исправлять должность секретаря; предсѣдатель сталъ относиться къ нему съ уваженіемъ; молодые писцы въ клѣтчатыхъ невыразимыхъ, съ бородками и эспаньйолками, души въ немъ не чаяли. А онъ съ каждымъ днемъ становился грустнѣй, да грустнѣй. Пока въ присутствіи, не даетъ себѣ ни минуты свободной, читаетъ указы, провѣряетъ докладныя записки; если своего дѣла нѣтъ, у другихъ возьметъ; а домой придетъ, сидитъ на диванѣ скучный, скрипку возьметъ, фантазируетъ.

— Что вы это, Владиміръ Иванычъ, все такое жалостное поигрываете? Али пора пришла? спросилъ разъ Пудъ Савичъ, внося ему свѣчи на столъ.

— Какая пора?..

— Извѣстно-съ, пора молодцу жениться, пора ѣхать со двора…

— Н…да, вотъ какая! проговорилъ Русановъ какъ-то на двое.

Однажды, возвратясь изъ палаты, онъ нашелъ на столѣ оясьмо, только что пришедшее съ почты. Онъ тотчасъ же узналъ почеркъ.

"Если вы не пріѣдете къ 30-му августа, я сочту всю вашу дружбу громкою фразой, и побѣда останется за мной. Побалуйте новорожденную Инну."

— Которое нынче число? спрашивалъ Русановъ, входя къ хозяину.

— Двадцать седьмое-съ…

— Пожалуста, добрѣйшій Пудъ Савичъ, распорядитесь, чтобы завтра мнѣ были лошади готовы…. Наймите, — и Русановъ обнялъ изумленнаго хозяина.

— Къ дядюшкѣ отправляетесь погостить?

— Погостить, погостить, весело отвѣтилъ Русановъ.

Вернувшись въ кабинетъ, онъ для чего-то старательно убралъ на столѣ бездѣлушки, потомъ взялъ листъ почтовой бумаги, и сталъ писать.

"Помнится, я обѣщалъ тебѣ, милый другъ, подробно писать тотчасъ по пріѣздѣ. И вотъ только теперь собрался. Читай, удивляйся, но не подражай! Я такъ счастливъ въ эту минуту, такъ счастливъ, что не подѣлиться не могу. Сейчасъ только получилъ очаровательное письмо… отъ нея. Перечитываю въ сотый разъ, и все новый смыслъ, новое значеніе! Испытывала ли ты то чувство, когда, говорятъ, камень сваливается съ плечъ? Но, такъ ты ничего не поймешь. На счастье или на бѣду, я нашелъ въ черноземной почвѣ Украйны алмазъ чистѣйшей воды (см. руководство къ минералогіи). Смѣіся, смѣйся, я и самъ смѣюсь, что въ угоду тебѣ пишу такимъ высокимъ слогомъ. Представь себѣ Грёзовскую головку… Впрочемъ искони извѣстно, хоть ты и "живописица преславна," какъ ни представляй, ничего не выйдетъ! Каюсь, veni, vidi, victus sum…

"Вижу отсюда твое строгое лицо, въ которомъ одни глаза умѣютъ зло улыбнуться; вижу, какъ ты опускаешь руку съ письмомъ, задавая себѣ вопросъ: читать ли дальше… Какъ? А международное право? А далеко ли подвинулась ваша магистерская диссертація? Чортъ ихъ дери! Я буду однимъ изъ многихъ — вотъ и все! Ты и представить себѣ не можешь какъ хорошо быть однимъ изъ многихъ…

"Бронскій здѣсь, чудитъ по прежнему. Что это такое? Врожденная ли неспособность понимать дѣйствительность, или упорное проведеніе въ жизнь доктрины его во что бы то ни стало? Это, вотъ, тебѣ задача!

"А знаешь что? Не придетъ ли тебѣ фантазія къ осени-то, какъ бывало, эмигрировать изъ Москвы? Несись сюда: край преинтересный по части ландшафта и жанра. Можетъ-быть палящіе лучи юга разогрѣютъ твое мраморное сердце! Пожелай успѣха въ предстоящемъ рѣшительномъ объясненіи твоему преданному другу Владиміру Русанову. 1862 г. 27 августа."

На конвертѣ Русановъ написалъ адресъ: "ея высокоблагородію, Мальвинѣ Францовнѣ Штейнфельсъ. Въ Москву. На Молчановкѣ, въ приходѣ Николы что на Курьихъ Ножкахъ, въ собственномъ домѣ. Весьма нужное."