Марево

— Позвольте познакомиться… Много наслышанъ, много наслышанъ, говорилъ священникъ, подвигаясь къ нему. — Много я о васъ слышалъ, продолжалъ онъ послѣ обыкновенныхъ фразъ;- хоть и не хвалили мнѣ васъ, ну да вѣдь мы тоже кое-что понимаемъ… И въ порицаніи умѣй хвалу сыскать, наставительно произнесъ онъ и прибавилъ:- а что же вы, Владиміръ Ивановичъ, ко кресту-то ни подходили?

Русановъ молчалъ.

— Служба долга показалась? не дождались? А знаете ли вы почему нынѣ такая долгая служба?

— Василія Великаго, отвѣтилъ Русановъ.

— Такъ-съ! А то вотъ одна барышня сегодня послѣ обѣдни подходитъ ко мнѣ и проситъ отслужить панихиду… Каково это вамъ покажется, въ первый день великаго праздника-то?

— Можетъ-быть огорчена очень? Забыла?

— Очень ужь видно… И добро бы по родному какому, а то по убіеннымъ въ Польшѣ; я только руками развелъ на такія ея слова….

— Кто жь это? спросилъ Русановъ.

— Да вотъ докторская дочка-то, Вѣра Павловна…

— Что такое? скажите вы мнѣ, что это такое? говорилъ Русановъ: — я начинаю улавливать нить этого кошмара… Неужели Поляки….

Старикъ понурилъ голову.

— Не вамъ объ этомъ разсуждать, сказалъ онъ, — очень намъ, Владиміръ Ивановичъ, приходится плохо; надѣемся, что Богъ пронесетъ тучи и исчезнетъ всякъ золъ глаголъ… А теперь боязно и говоритъ, вотъ хоть бы и вы… я давно къ вамъ собирался… что, думаю за человѣкъ такой? Обуздайте-ка лучше гордыню вашу, блаженъ претерпѣвый до конца….

— Да гдѣ конецъ то? возражалъ Русановъ, чувствуя внезапный приливъ довѣрія къ старику.

— Что жь это вы говорите? какой конецъ разумѣете? Обратитесь къ Евангельскому ученію: вотъ истинное просвѣтлѣніе… Мечъ подъявшіе мечомъ и погибнутъ, продолжалъ онъ:- нѣтъ, Владиміръ Ивановичъ, не такъ проводится благая мысль… Сыны вѣка пока еще сильнѣе сыновъ свѣта…

— Да помилуйте, вскрикнулъ Русановъ, — какіе жь это сыны вѣка? Послѣ этого и жулики сыны вѣка. вѣдь тоже только о своихъ выгодахъ и пекутся. Этихъ сыновъ вѣка надо на казенные прогоны….

— Не хорошо, не хорошо! что толку по пусту кипятиться?

— Но если все попытки напрасны?

— Да въ чемъ попытки-то, говорилъ священникъ: — мы вотъ терпимъ всевозможныя притѣсненія отъ ксендзовъ, утвари церковной лишены, книгами бѣдствуемъ, и чѣмъ вы насъ порадовали? Сдѣлали ли хоть одинъ шагъ для утѣшенія нашего? Вышила ли намъ хоть одна помѣщица какой ни на есть эпитрахиль?

Метель утихла; священникъ пошелъ дальше по хутору, а Русановъ велѣлъ себя вести къ Конону Терентьевичу.

XII. Послѣдній порывъ

— Что, батенька, не знаю, что мнѣ съ племянникомъ дѣлать; насчетъ этого и заѣхалъ, говорилъ майоръ, сидя у Конона Терентьевича.

— Что съ нимъ?

— Тоскуетъ, ничѣмъ его не развеселишь. Скажите вы мнѣ, ученый вы человѣкъ, что за притча такая? Какъ бы помочь? а? Кононъ Терентьевичъ?

— Да, какъ тутъ поможешь, умилостивился Кононъ Терентьевичъ:- въ наше время тоже грустили, такъ вѣдь наше поколѣніе было ученое; тосковали, что толпа насъ не понимаетъ, давитъ насъ за то что не хотимъ по-волчьи выть; ну тогда легко было, мы имъ просто сказали: молчи безсмысленный народъ! и отрясли прахъ съ ногъ… А вѣдь это что жь такое? Сами въ грязь лѣзутъ, да и стонутъ: "ай, батюшки, грязно! ой, отцы, увязъ!" точно комары въ садѣ…

— Нѣтъ, говорилъ майоръ:- тутъ что-то не то! тутъ любовишка замѣшалась…

— Ну.

— Ну вотъ и сохнетъ… Я было думалъ, дѣятельный человѣкъ, въ бездѣльи скучаетъ; хочешь, говорю въ Петербургъ напишу, тамъ у меня пріятель есть, можетъ многое для тебя сдѣлать… Чтобы вы думали онъ на это; а можетъ онъ, говоритъ, пиковаго валета сдѣлать червонною дамой? Нѣтъ. Ну такъ не пишите, говорятъ… А самъ пишетъ…

— Что жь онъ пишетъ?

— Какой-то взглядъ…

— Да, "взглядъ и нѣчто…" — Кононъ Терентьевичъ раохохотался. — Просто вашъ племянникъ спятилъ… Что за Тогенбургъ такой!.. Мало ихъ юбочекъ-то, поди да и поживись… Попробуйте ему сказать: погляди, молъ, на Конона Терентьевича. Онъ когда-то и служилъ, и молодъ былъ, не оцѣнили, онъ наплевалъ на все, и живъ, и здоровъ, и зависти у него никакой нѣтъ… Да, такъ и скажите: можеть послушаетъ…

— Кто кого послушаетъ? сказалъ Русановъ, входя къ нимъ.

Старики приняли его какъ ни въ чемъ не бывало. Кононъ Терентьичъ подхватилъ со стола газету и заговорилъ о только-что начавшихся демонстраціяхъ въ Варшавѣ…

— Вы въ политику пустились, Кононъ Терентьевичъ, сказалъ Русановъ, взявъ листокъ;- что жь тутъ? все пренія въ нижней палатѣ, да Травсильванскій сеймъ?

Онъ сталъ пробѣгать газеты, которыхъ мѣсяца три въ руки не бралъ. Старики занялись было толками о наборѣ; Кононъ Терентьевичъ прочилъ въ ряды отечественнаго войска Хвелька, майоръ — Іоську. Очевидно обычай сдавать въ солдаты за пьянство и буйство держался и на міру, какъ прежде у помѣщика. Никому въ голову не приходило, что армія, защищающая государство, не есть яма для стока всевозможныхъ нечистотъ.

— Такъ вотъ оно, вскрикнулъ Русановъ, — вотъ что все это значило!

— Что такое? вскочилъ майоръ.

— Что вы такъ волнуетесь? подтрунивалъ Кононъ Терентьевичъ: — провалилась Америка?

— Да вѣдь это открытый мятежъ! Тутъ всѣ признаки давнишняго заговора…