Марфа окаянная

Бабы дружелюбно смеялись, мужики удовлетворённо поглаживали бороды.

В дверь заглянул один из прислужников на пиру:

   — Фрол, иди пособи. Кузьма на лестнице ногу подвернул.

Фрол, рябоватый мужичок лет сорока, нехотя поднялся с лавки, ворча:

   — С утра на ногах, а спокою не дождёсси.

Кур быстро взглянул на него, что-то мелькнуло в хитрых глазках.

   — Фрол, а, Фрол? Хошь, подменю?

   — Как это? — не понял тот.

   — Заместо тебя господам прислужу, — объяснил, посмеиваясь, скоморох. — А ты сиди себе у печи, жуп калачи.

   — Язык у тебя без костей, — хмыкнула Настя.

Эк выдумал чего!

   — Хочу на великую боярыню поглядеть, — сказал Кур. — Слыхом-то не раз слыхивал, а видом не видывал.

   — Не знаю прямо... — засомневался Фрол.

   — Да ты своей бородой всех распугать! — выкрикнул Захар.

   — Это поправим, — согласился Кур, вынул из кармана штанов красивый резной гребень и, макая его в пиво, действительно унял косматость смоляной бороды. Подтолкнул прислужника: — Поторопимся, бояре ждать не любят. Одёжу Кузьмы мне дай, — и вслед за ним выскользнул за дверь.

Фрол, хлопая глазами, растерянно озирался по сторонам, будто спрашивая: не выйдет ли худого из этой затеи. Не только он, все ощущали какое-то смутное беспокойство. Кур устроил всё так быстро, что ни воз разить, ни остановить его никто не успел. Более других досадовала Настя — не рассмотрела поближе дивный костяной гребень, стоивший, по-видимому, недёшево, не по скоморошьему достатку.

Ваня давно приметил, что, пока всеобщим вниманием владел Кур, другие скоморохи от него отстранились, не подыгрывали шуткам, не участвовали в веселье. Молчала музыка. Теперь же лица их посветлели, оживились. Старый седоусый гусляр провёл пальцами по струнам. Гусли отозвались тихо и нежно, словно успокаивая. Ещё один перебор — зазвучали торжественно.

— Про Акулину-королевичну, Онуфрич, — подсказал молодой скоморох.

Гусляр согласно наклонил голову и запел красивым чистым тенором:

— Во стольном граде во Киеву
У ласкова князя Владимира
Было столованьице, почётный пир.
Все на пиру порасхвастались.
Князи хвастают золотом,
Бояре хвастают серебром,
Умный хвастает матушкой,
Глупый хвастает молодой женой...

Повеяло праздником, ясным, возвышенным. Слушатели улыбались друг другу: «Так, так: глупый хвастает молодой женой...» Удалое ёрничество Кура показалось бы сейчас неуместным, непристойным. А настоящее — вот оно, в понятных родных словах народной былины.