Марфа окаянная

   — «Помог нам Господь! — заражаясь общей радостью, читал с ликованием Замятня. — Один за другим полки их спины к нам оборачивать стали. Мы же, с татарами соединясь, гнали их вёрст двадцать. Сулиц наших боясь и сабель татарских, бросали доспехи свои новогородцы и, яко пьянии либо безумнии, гнали по воле коней своих. Много избито было, конями потоптано, в Шелони потоплено. Мыслю, боле десяти тысяч изгибло. Многих же лучших людей, а простых того боле, полонили — около двух тысяч всех-то, что живых руками поймали...»

   — Список лучших мне представь, — велел Иван Бородатому.

   — Готов уже, — отозвался тот.

   — Что же, братья мои, — сказал Иван. — Господь на нашей стороне супротив отступников. Осталось довершить начатое. То-то батюшка порадовался, был бы жив!

Братья закивали, поднимаясь.

   — Тут Лука Клементьев из Новгорода прибыл просить опас для наречённого архиепископа Феофила и прочих послов, — продолжал Иван. — Я полагаю, пущай едут, послушаем. Но ожидать их не станем, дале двинемся. Завтра же и выступим. А ты отдыхай пока, — сказал он Замятне. — Ближе к вечеру пир будет у нас во славу победы.

Когда все разошлись, Иван пристально взглянул на Бородатого:

   — Что у тебя?

Дьяк переступил с ноги на ногу:

   — Из Новгорода вести недобрые. Посады пожгли, приготовились долго обороняться, пушки готовят и стены укрепляют.

Иван заскрипел зубами:

   — Не уймётся никак гнездо осиное! Дай-ка список мне, кого Холмский из господы новгородской поймал.

Бородатый с поклоном протянул ему бумагу. Иван начал смотреть список и, не закончив, сунул лист обратно дьяку:

   — Чти-ка сам, Степан Тимофеевич, прикасаться к ним не желаю. Да говори, что знаешь про них.

Бородатый начал перечислять полонённых из новгородской знати, начиная с главного воеводы разбитого ополчения Василия Александровича Казимера.

   — Решимостью не отличается, — покачал Бородатый головой. — Рать возглавил по принуждению, не отважился отказаться. Брат Якова Короба, с тем у меня сношения тайные, от него про посады сожжённые и узнал.

Иван презрительно усмехнулся:

   — Не оттого ль воеводой избрали его, что имена у них с королём схожи? — Бородатый хихикнул, поддакивая шутке. — Дале читай.

   — Дмитрий Борецкий, Марфин старший сын. Этот прямодушен, упрям, что в голову вобьёт себе, от того уж не отступится. В Литву ездил с посольством. Уважаем вечем. Однако после того как ты, государь, его своим боярином пожаловал, нажил завистников среди бояр. Тут расчёт наш оправдался.

   — С этим ясно всё. Дале кто?

   — Василий Селезнёв Губа, сотоварищ Борецкого. Нас ненавидит. И брат Матвей с ним. Дале Павел Телятьев и Грузов Козьма, племяши Казимеровы, тот сестричами не обделён, с половиной Новгорода в родстве.

   — Поглядеть на него хочу, — проворчал великий князь. — Коль раскается, может, и помилую. Ещё кто?

   — Арбузьев Киприян из неревских житьих. Еремей Сухощёк. Этот чашник архиепископский, над владычным полком стоял, ратное дело разумеет плохо...

   — Довольно! — прервал Бородатого великий князь. — Где ныне все они?

   — В железах до Русы приведены, сидят заточены.

   — Пущай сидят. Через три дня сами в Русе будем, там решение своё объявлю. Гонец на Москву готов?

   — С утречка ждёт.

   — Бумагу мне принеси, матушке последнюю добрую весть черкну.

Бородатый принёс ему бумагу, пузырёк с краской и удалился с поклоном, чтобы не мешать. Иван, наскоро написав великой княгине Марии Ярославне о победе в Шелонском сражении, надолго задумался над листом. То, что новгородцы начали жечь подступы к городу и готовиться к осаде, приводило его в тихую ярость. Окончательная победа откладывалась на неопределённый срок. С утра небо стало вдруг пасмурным, затем облака рассеялись, слава Богу. А ну как зарядят дожди? И то сказать, с мая не было их, пора бы уж. И тогда вновь раскиснут дороги, станут непроходимыми пересохшие ныне болота. А ратники уже не о сражении помышляют, а о том, как бы обозы добром наполнить награбленным.

Эти тревожные мысли не отпускали его и в последующие дни. Великокняжеская рать, по-прежнему грозная, двинулась к Русе. Иван был молчалив, сумрачен. То и дело прибывали к нему гонцы со всех концов Новгородской волости, радостно докладывали о победах. Отдельные отряды Холмского и Фёдора Давыдовича добрались уже до чужих пределов, до Нарвы, и, перейдя реку, пограбили земли Ордена. Не хватало ещё, чтобы немцы выступили, то-то подспорье будет новгородцам!.. Демон сдался Михаилу Верейскому, дав откуп в сто рублей. Ну, этот хоть не скрывает откупную сумму, а иные, ведь не ведомо, сколь берут. Псковичи, к примеру, с Вышгорода сколь запросили? Надо думать, не шибко много, коль на следующий же день новгородский воевода Есиф Киприянов им город сдал и с воями своими ушёл восвояси. Великий князь изругал псковского посадника Никиту, послал к псковичам, подступившим уже к Порхову, своего дворянина Севастьяна Кушелева, чтобы те, не мешкая, шли прямиком на Новгород. Татары стали неуправляемы, жгут всё на своём пути, скот уводят и селян полонят и убивают. И это на его, на Ивана Васильевича отчине...