Маргара, или Расстреляйте меня на рассвете

Так и стали ходить по театрам: две незнакомые пары толкались в фойе, по звонку усаживались, в антракте встречались взглядами и расходились, вновь занимали места в партере; кончен спектакль — и по домам, у метро Яша церемонно прощался со своей дамой, та на троллейбус, он на вокзал, в Солнечногорск, там общежитие курсов “Выстрел”. А мы с Аней, издали понаблюдав за ними, тоже на троллейбус. Гастроли Райкина случились в тот год — и туда сходили, еще куда-то, а я горевал и тосковал, потому что на моих глазах совершалось великое таинство: они, Аня и Яша, любили друг друга спаянно, они, разделенные двадцатью или более метрами, одинаково принимали каждое слово со сцены, то есть никак не принимали, и Аня больше смотрела на сидевшего впереди Яшу, чем на артистов, и он поглаживал затылок свой, поводил плечами, чувствуя на себе взгляд Ани, сидевшей рядом со мной, а я весь застывал в предчувствии чего-то ужасного, потому что помнился летчик, так и не вышедший из штопора. Яша, наверное, переживал то же, терял голову, забывал о дешевой конспирации и однажды при прощании около станции метро вдруг догнал Аню, уже вместе со мной переходившую улицу Горького, и поцеловал ее руку. В Будапеште, Праге или в Варшаве никто бы внимания не обратил, но в Москве…

Да, это была любовь, глубину которой мог измерить только я, несколько дней назад спихнутый в пропасть злой Маргарой. И я страдал — как Аня, как Яша. Талдычили о чем-то актеры на сцене, ходили взад и вперед — да не слушал я их и не смотрел. Я страдал. Я понимал, что никогда уже не встретится мне женщина, подобная Ане.

Но, страдая, не мог я, по фойе в антрактах прогуливаясь, не видеть, как хорошо смотрятся они — Яша и Маргарита: длинное платье обтекало прекрасную фигуру старшей сестры, талия, оказывается, была у партгрупорга, чего я раньше не замечал; их шествие под руку напоминало прохождение царственной пары на приеме в каком-то дворце, на них оглядывались: еще бы — рост, величественность осанки, одеты с той скромностью, за которой — неисчислимые возможности облачаться в любые одежды. И квадратные без оправы очки Маргариты придавали ей и Яше оттенок какого-то превосходства над всеми, легкого высокомерия. Пара так и просилась на фотопленку, не раз ослеплялось фойе вспышками; нашим, советским, ни к чему были съемки в театрах, с аппаратами на ремешке через плечо приходили на спектакли только иностранцы. Аня — вот уж истинно любящая сестра! — радовалась тому удовольствию, какое испытывала, наверное, Маргарита, ловившая на себе взгляды мужчин… И в антракте, и в партере склоняла она головку на мое плечо в избытке благодарности за судьбу, подарившую ей Яшу. А я все думал: да, вовремя выбила из меня влюбленность Маргара, ну зачем я ей, никогда бы она мне ничего не позволила, и никогда руки мои не сомкнутся на ее плечах или талии, разрешила как-то поцеловать ее — вот и вся награда за преданность, за любовь, за те пылкие и неразумные слова на кухне.

Вдруг нагрянул из Казани отец, прервав командировку: умер его брат в Ленинграде, дочери засуетились, взяли отпуска и укатили на похороны. И я почему-то взял отпуск, к Беговой прижившись, да и Маргарита оставила мне ключи от квартиры. Ночевать у них я не решился, но утром поехал туда, стоял неподвижно в комнате, еще недавно наполненной голосами; в голове проносились какие-то пошленькие словечки о счастье, которое всегда за бедой, и про несчастье, где зреет радость. Подошел к окну, глянул вниз, увидел скамейку, на которой я разложен был и высечен Маргарой в лунную ночь дней десять назад.

Тут и возник Яша, его тоже потянуло сюда. (Ничто, кстати, так не сближает мужчин, как совместное и с непроизнесенными проклятьями ожидание ими дам, всегда не успевающих в театр.) Посидели, повздыхали, поехали пить, благо оба употреблять умели. У него остался несданным один экзамен, еще немного — и прием в Кремле выпускников, потом — по домам. Ни в какой степени подпития язык у Яши не развязывался, как много ни таскались мы по ресторанам и кафе, паркам и просто тенистым улицам. Он говорил только то, что можно было сказать гражданину дружественной или даже братской страны. Тем не менее — очень интересное услышал я: вернется он на родину — станет полковником, дадут бригаду. Жена с сыном погибли в автомобильной катастрофе, из-за чего прервалась его учеба в академии Фрунзе, продолжить ее начальство приказало в Солнечногорске. Такие вот дела, мой дорогой советский товарищ!