Света – самая маленькая из нас. Обычный ребенок. Когда все учились в институте, она еще была школьницей и продолжала ездить в Рузу. Мы с ней и папой ходили на поздние киносеансы. Позже я стала замечать, что Света жестоко относится ко мне. Вот один из таких случаев. Когда бабушка осенью лежала в больнице, Света приехала на помощь нам с дедушкой. Однажды, когда он вернулся из больницы, увидел, как Света бьет меня, и выгнал ее из Рузы. До самой смерти так и не простил.
После школы Света не стала продолжать учиться. Вышла замуж за непутевого парня. Родила сына Алешу и через полгода развелась с мужем. Когда Игорь, муж Аллы, перевез родителей из Калинина в Москву, он взял Свету к себе бухгалтером. Через несколько лет она ушла в другую фирму, там нашла себе второго мужа.
После смерти бабушки мы стали постепенно отдаляться друг от друга. Что называется, жизнь развела. Общение с Ирой и Наташей тоже сошло на нет. Почему – не знаю. Виделись последний раз только на похоронах моего папы. Ира только изредка звонит. Не приезжает никто.
Школа № 17
Мне девять лет. Мои ровесники уже в третьем классе, а я не хожу в школу…
Читать я умела и любила, а вот писать не могла. Подружки в Рузе смеялись надо мной, говорили, что я не такая, как они. Я – в слезы, ведь я уже знала программу первого и второго класса. Обидно очень. Хотела учиться, и вся моя семья хотела, чтобы я училась, но никто не знал, как и где это устроить.
И вот однажды пришли наши друзья: подруга мамы тетя Люся и ее сын с парализованной рукой. Тетя Люся сказала, что есть школа-интернат, где дети всю неделю живут и учатся.
Школа-интернат № 17 – это три больших корпуса. Один корпус для детей с ДЦП, которые обучаются по обычной школьной программе. Второй корпус для детей с умственной отсталостью. Третий корпус – спальни, залы лечебной физкультуры и врачебные кабинеты.
Повели меня на комиссию. Там сказали – непригодна: слишком тяжелая форма болезни, хотя я ответила на все вопросы. Родители попросили сделать исключение, мама пообещала, что будет приводить меня каждый день и сидеть со мной. И исключение сделали.
Мама перевелась работать в ночную смену, и меня начали водить на уроки. Папа привозил меня утром в школу на велосипеде. Мама после работы ехала ко мне и оставалась до конца уроков. Иногда маму сменял дедушка. Велосипед потом украли в школе, меня стали возить на детской коляске. И зимой тоже… Коляску, кстати, потом тоже украли. Тогда мы стали добираться пешком – до автобуса и в школу. Однажды – зима, темень – нас окружили собаки. Папа взял меня на руки, и мы прорвались.
Мама или дедушка приходили к большой перемене, все дети шли в столовую, а я ела в классе. Мама или дедушка оставались со мной до конца уроков, чтобы отвести меня домой. Иногда за нами на такси приезжал папа, когда обеденный перерыв у него на работе совпадал с окончанием уроков. Дедушка не признавал такси, с ним из школы ездили только на автобусе.
И так все восемь лет учебы.
А как же было неохота вставать в семь утра! Чтобы меня разбудить, папа или бабушка включали радио. Я помню, сначала слышала гимн. Моя комната находилась напротив кухни, где радио, слышно было очень хорошо. Я медленно пробуждалась, вставала, умывалась и завтракала под «Пионерскую зорьку».
После третьего класса началась кабинетная система, каждый предмет преподавали в своем кабинете, мама или дедушка находились со мной постоянно, чтобы переводить из класса в класс.
В школе оказалось несколько учеников, чьи родители сидели с ними до конца уроков, хотя физически эти ученики были сильнее меня. Родители ждали детей в коридоре. Мама со всеми находила общий язык. Особенно она сдружилась с семьей одной ученицы из младших классов. Они были из Индонезии. В начале семидесятых приехали в Москву учиться, мать на филологический, а отец на медицинский. Им здесь не нравилось, но у них на родине случился переворот, а отец был коммунистом, и вернуться они не могли.
У них родилась девочка с диагнозом «гидроцефалия». Упик, так звали маму девочки, очень тянулась к моей маме, с ней она чувствовала себя не совсем одинокой. Ходили друг к другу в гости. Муж Упик работал кардиологом, но ему не нравилась советская система здравоохранения, и он стал работать самостоятельно, проводить сеансы иглоукалывания. Он лечил и меня, и мою бабушку. Однажды к ним в гости приехал их друг из Китая и решил полечить меня с помощью китайской иглорефлексотерапии. Мне стало лучше, но ненадолго.
В начале восьмидесятых годов они уехали в Голландию. Переписываться тогда было невозможно, и только их подруга звонила маме, когда приезжала в Москву. Она рассказывала, что они там открыли клинику, а дочка Марина стала учиться играть на фортепьяно. Но они все равно очень хотели вернуться к себе в Индонезию. Потом мы потерялись, и я не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба.