Маргарита

Однажды в школу пришел дядя Шура. Ни мама, ни дедушка в тот день никак не могли быть со мной, и он выручил. Он очень болел, болезнь не щадила его, но он был бесконечно обаятелен и добр, как всегда. Недолго пообщался с учителями, и все потом говорили – какой же у тебя красивый и добрый дядя!

Помню восьмой класс, шестое сентября. Я вышла с папой в школу утром. Ждали соседа, иногда он нас подвозил на машине. Увидели у дерева тетю Эмму. Она ночевала в больнице у дяди Шуры. И мы все поняли…

Надо было подняться в дом, сказать маме, бабушке. Это невозможно представить. Папа увел меня к соседке.

Крик… Это бабушка… Приехала скорая помощь.

Но вернемся к школе.

На уроки я пришла не первого сентября, а одиннадцатого, в день рождения мамы. Не помню, почему так получилось. Папа вызвал в этот день своего приятеля-фотографа. После уроков мы ходили по школьному двору, и он меня фотографировал, а потом еще и дома с мамой. Этот день для нас был настоящим праздником.

Первая моя учительница, Нина Петровна, пожилая седовласая женщина, очень добрая и мягкая, проучила нас два года и ушла на пенсию.

В школе я боялась ходить. Пол скользкий – линолеум. Коридор длинный. Ноги скользят. Вошла в класс, дети сидят за партами на стульях. А я со стула падаю. Нина Петровна тоже испугалась, даже в этой школе она не видела таких учеников.

Папа в подвале школы нашел парту пятидесятых годов – стол, соединенный с лавкой. И вот за ней я и проучилась все восемь классов. Такая парта рассчитана на двух учеников, а я сидела одна. Как королева. И главное – не падала!

Прошло столько лет, но моя первая учительница в памяти навсегда. Почему? Наверное, потому, что относилась ко мне с чуткостью, хотела как можно большему научить. Первый класс я окончила на отлично!

В третьем классе нас учила Лидия Леонидовна – совсем молодая, это был ее первый опыт. Худенькая, со светлыми коротко стриженными волосами. Она одевалась по тем временам модно: короткие юбки разные, блузки, водолазки. Зимой – короткая шубка. Нам с мамой казалось, что она неравнодушна к учителю пения: они всегда вдвоем проводили перемены, он и во время урока заходил к нам в класс, и они разговаривали о своем. Лидия Леонидовна давала нам письменное задание, чтобы мы ей не мешали. Знаний мы почти не получали.

Помню, как меня принимали в пионеры: торжественно, в актовом зале с шарами. Повязывали галстуки, родители стояли в сторонке, папа фотографировал. Вечером в школе устроили вкусный ужин, и я даже осталась до ужина и кукольного концерта. Первый раз я в школе-интернате задержалась так поздно. Счастливый, незабываемый день. Правда, галстук я никогда не надевала, он мне мешал писать. Я одной рукой держала альбом, а второй – ручку, на ручке сделали лямку из пластыря, но она все равно у меня выпадала, галстук всегда пачкался чернилами. Старшая методистка ходила с проверками и постоянно мне делала замечания.

Классной руководительницей с четвертого по восьмой классы была математичка Анна Александровна: мягкая, сердечная пожилая женщина. Грузная, маленького роста, с добрым лицом. Она ходила с палочкой. Одевалась очень просто: платье – и все, без украшений. Анна Александровна очень сдружилась с моей мамой и рассказала о своей непростой жизни. Родила она поздно, и сын ее просто морально добивал, у него были проблемы с алкоголем и с психикой.

Когда я училась в девятом классе, в другой школе, мы позвонили поздравить Анну Александровну с Днем учителя. И сын сказал: ее нет. Мама спросила, когда она будет, он ответил – никогда. Покончила с собой. Мама спросила: «А вы позвонили в школу?», сын ответил – нет. И мама сама позвонила моей учительнице по русскому, Нине Константиновне, и рассказала о беде. Вся школа проводила Анну Александровну, потому что, кроме сына, у нее никого не было.

С математикой и физикой я вполне справлялась, но понимала: это не мое. Хотя и получала четверки и пятерки. Если вдруг тройка – было очень обидно, я тут же на переменах переделывала все упражнения, даже на большой перемене не ела – сидела и переписывала.

А вот литература и русский мне давались легко. У Нины Константиновны, преподавательницы литературы, всегда поднимала руку на уроках.

Учительница немецкого языка Галина Михайловна вела наш класс два года, с пятого по седьмой класс, а потом ушла в декрет. Именно она убедила меня и мою маму, что немецкий – мое будущее. Тогда казалось, это невозможно…