Видя такое миролюбивое настроение Франциска I и торжество новаторов, главные представители которых с честью вышли из борьбы (благодаря содействию Маргариты), канцлер Дюпра, стоявший вместе с маршалом Монморанси во главе партии католиков, решил созвать несколько поместных соборов с целью «борьбы с ересью и успокоения общественного мнения некоторыми частными улучшениями». (Один общий для всей Франции собор не созывался, потому что, как говорит А. Мартен, королевская политика не любила больших национальных собраний.) Эти соборы состоялись в феврале и марте 1528 года в Париже и Лионе, а также в Бурже – городе, принадлежавшем Маргарите.
Некоторые из их постановлений интересны тем, что ярко характеризуют тогдашнее состояние католического духовенства. Например, проповедникам запрещалось смешить публику баснями и сказками – каковы были эти басни и сказки, мы можем судить по некоторым новеллам «Гептамерона». Запрещалось устраивать в церквях светские сборища, справлять праздник дураков, играть на органе во время богослужения шутливые и неприличные песни. Было также несколько упорядочено отлучение от церкви, которым злоупотребляли, пользуясь им как средством личной мести. Но рядом с этим были проведены строжайшие меры против реформаторов. Парижский собор под председательством самого Дюпра обратился к королю Франциску с таким увещанием:
…Благополучие и слава от века принадлежали только тем государям, которые, всецело предавшись католической вере, непоколебимо преследовали и убивали еретиков как первейших врагов короны.
Но король не внимал пока еще этим советам и продолжал держаться прежнего миролюбивого настроения. Маргарита же явно покровительствовала «лютеристам». После бракосочетания Маргариты с Генрихом д'Альбре ее духовником был назначен Ж. Руссель; с тех пор он постоянно находился при ней – и в резиденциях, и во время путешествий. Граф Гогенлоэ прислал ей в 1527 году собрание произведений М. Лютера, переведенных на французский язык протестантами, скрывавшимися в Страсбурге. В мае 1528 года Капитон (известный реформатор, друг Лютера и Цвингли[64]
) посвятил королеве свои «Комментарии на пророка Оссию» и в длинном послании подчеркнул, что «взоры всех обращены на нее, что она надежда и упование реформатов и что все от души желают видеть ее торжествующей над теми многочисленными и крупными препятствиями, которые возникают перед женщиной и в особенности перед королевой, как только дело коснется исповедания истины». Однако Маргарита еще не в силах была «торжествовать».В ночь с 31 мая на 1 июня, перед наступлением Духова дня, в Париже кто-то разбил статую Мадонны, стоявшую на перекрестке двух улиц. Фанатики сразу сообразили, какую пользу можно извлечь из этого кощунственного деяния. Франциск всегда особенно боялся народных волнений. Вот ему и внушили: все идет именно к этому, потому что последователи нового вероисповедания – враги всякого порядка, гражданского и политического.
Народ, возбужденный католическими проповедниками, действительно был возмущен и громко требовал мести за оскорбление святыни. Чтобы его успокоить, по Парижу целую неделю двигались торжественные искупительные процессии, во главе которых находился сам король. Он специально для этого приехал из Фонтенбло и собственноручно поставил на место разбитой статуи другую, из серебра. Католитики торжествовали. Они быстро запустили в народ легенды о чудесах, творимых осколками разбитой Мадонны. Фанатизм требовал кровавых жертв, и в искупление неизвестно кем совершенного злодеяния в столице и в провинции началось избиение всех, кого подозревали в ереси. «Беда на радостях приметно разъяряется», – писал Эразм в октябре 1528 года.
При таких обстоятельствах возобновилось дело Беркена, спасенного милостью короля два года назад. Оно было передано на рассмотрение комиссии, назначенной Франциском с одобрения папы. В этой комиссии находился и знаменитый Гийом Бюде, одно присутствие которого здесь уже дает повод думать: король и на этот раз хотел спасти Беркена и, назначая над ним суд, уступал лишь горькой необходимости, не имея достаточно сил, чтобы бороться с католиками. Маргарита не осталась безучастной к новому бедствию, постигшему ее гонимого друга; она опять обратилась к королю, прося его о заступничестве: