Маргарита Бургундская

– Подожди: то ли еще будет!.. Но не спускай с пленницы глаз! – добавил граф, и в голосе его появились зловещие интонации. – Никто в доме, ни тем более вне дома, не должен знать, что эта девушка находится здесь. Об этом секрете не должна узнать ни одна живая душа, в противном случае я вырву у тебя язык. – (Жийона присела в реверансе.) – Никто не должен к ней приближаться, говорить с ней или же ее видеть, даже Маленгр. Если я узнаю, что она была кем-либо замечена, я выколю глаза сначала тому, кто ее видел, а затем и тебе. – (Новый реверанс Жийоны.) – Наконец, если, по твоей вине или же по вине кого-либо другого этой девушке удастся сбежать из моего дома, ты и твои сообщники будете поджарены на медленном огне в гостиной первого этажа. – (Третий реверанс Жийоны.)

Граф тяжело вздохнул при мысли, что Миртиль может сбежать. Но он был уверен, что в лице Жийоны заполучил надсмотрщицу испытанную и непоколебимую. Он продолжал:

– Я не хочу ее видеть… по крайней мере, не сегодня. Выбери в доме комнату, которая покажется тебе подходящей для наших планов и, если будешь верна и благоразумна, за будущее тебе волноваться не придется.

– Более верной и быть невозможно, монсеньор это знает.

– Да-да, до сих пор ты меня никогда не подводила.

– Что же до благоразумия, то его у меня тоже в достатке, так как приказы монсеньора ясны и понятны, а аргументы, коими он сопровождает свои приказы, всегда убедительны.

– Ступай же! Маленгр приведет к тебе девушку, после чего присоединится ко мне в Тампле. Мой управляющий получит приказ немедленно предоставлять в твое распоряжение все, в чем ты будешь нуждаться.

Граф махнул рукой, и Жийона с Маленгром исчезли.

– Как видишь, наше будущее уже обеспечено, – сказал Маленгр. – Как видишь, я был прав, когда запугал тебя, чтобы вырвать этот секрет. Как видишь, благодаря мне и благосклонности графа ты стала хозяйкой его прачечной. Когда мы наконец поженимся, Жийона?

Маленгр говорил абсолютно искренне. Фавор и богатство Жийоны ослепляли его до умопомрачения: теперь он видел в ней завидную невесту.

Но пока Симон Маленгр бросал на Жийону взгляды, которые казались ему нежными, тогда как на самом деле были весьма зловещими, Жийона, продолжая идти по длинным коридорам особняка, судя по всему, думала о вещах гораздо более глубоких.

В тот самый момент, когда вдохновленный Маленгр уже собирался сделать ей настоящее признание в любви, Жийона вдруг остановилась, заглянула ему в глаза и сказала:

– Ты мне их вернешь?

– Что именно? – вопрос Маленгра явно озадачил.

– Мои экю, мои бедные экю, которые ты у меня отнял. Верни их мне, Симон, раз уж ты говоришь, что любишь меня.

– Да, я тебя люблю, – сказал Маленгр, – но именно поэтому их тебе и не отдам. Я сохраню их лишь для того, чтобы в день нашей свадьбы ты стала еще более богатой.

Ничего не ответив, Жийона зашагала дальше. Она думала:

«Валуа сказал, что тот, по чьей вине малышка Миртиль убежит, будет поджарен на медленном огне, и он сдержит свое слово, я его знаю».

Размышляя так, она бросила на Маленгра взгляд, преисполненный мрачной иронии, который Симон не заметил или же не понял. Они подошли к комнате, где была заперта Миртиль, и Маленгр передал Жийоне ключ со словами:

– Вот. Теперь разбирайся сама. Меня в Тампле ждет монсеньор.

Граф де Валуа действительно вернулся в Тампль, ставший его официальной резиденцией с тех самых пор, как милостью короля, его племянника, он сделался комендантом крепости.

То была натура неистовая. Ладно скроенный, широкоплечий, с мужественным лицом и твердой походкой, Карл де Валуа, стоило ему надеть латы, становился похожим на одного из тех древних воинов, что, скача на закованных в стальные доспехи конях, выглядели несокрушимыми как скала.

В общем, то был человек жесткий и суровый.

В молодые годы он был полон тщеславных стремлений. Но в огне железо плавится, а железо, по которому бьет кузнец, гнется, его первоначальная твердость претерпевает изменения, если же оно не гнется, то ломается.

Другие на месте Валуа, возможно, и сломались бы. Валуа лишь погнулся. Угодив между этой мощной наковальней, имя которой было – Филипп Красивый, и этим ужасным молотом, который звался Ангерраном де Мариньи, Карл де Валуа мало-помалу смягчил свой буйный и сильный характер: он научился хитрить.

Более того: он научился жить в страхе и мучительном ожидании. Это вечное состояние давления и гнета постепенно переросло в странную неуверенность. Валуа больше не осмеливался желать. Валуа боялся даже побед. В глубине души Валуа строил грандиозные планы, придумывал страшные мщения, но в решающий момент, когда оставалось лишь нанести удар, внезапно отступал.

Его считали очень ловким, отважным и хитрым, тогда как в действительности он был просто слабым.