Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

О посмертной репутации Маргариты в течение двадцати лет после ее смерти прежде всего говорит тот факт, что издатели поспешно принялись помещать ее имя в заглавия книг, которые представляли публике, предлагая сочинения ее бывших протеже. Так, они с удовольствием напоминали, что Жан Герен был «председателем суда, учрежденного на кухне Королевы Маргариты», Жан Клаверже — ее «советником и докладчиком прошений», Эли Питар — ее «советником и духовником», и т. д.[652] Другие авторы, которые не могли похвастаться столь престижным послужным списком, считали нужным упомянуть, что их произведения были прочитаны в присутствии королевы[653]… Все эти напоминания служили гарантией для читателей, для которых имя Маргариты по-прежнему было синонимом культуры и хорошего вкуса.

Память о ней проявилась и в идеологическом споре, который уже два века вели сторонники и противники женского пола и который вспыхнул с новой силой в 1618 г. после публикации «Азбуки зловредности женщин, посвященной самой злой в мире», написанной неким Жаком Оливье (Алексисом Труссе). Это женоненавистнический памфлет, автор которого нападал на всех женщин разом, но определенно метил прежде всего в Леонору Галигаи, наперсницу Марии Медичи, недавно сожженную как ведьму[654]. Среди многочисленных реакций на этот памфлет[655] было и появление феминистского манифеста «Превосходство женщин, с их ответом автору Азбуки», где вслед за самим текстом было перепечатано «Ученое и тонкое рассуждение» Маргариты[656]. «Ответ» занимает семь страниц. Он приводит список женщин, сохранившихся в людской памяти как знаменитые, в который входят еще две Маргариты и который завершается именем «великой Королевы Маргариты, внучатой племянницы первой, племянницы второй и наследницы ума обеих»… Далее в доказательство только что сказанного прилагается «Рассуждение». После него вставлено несколько фраз, в том числе такое заявление: «Вы осудили бы нас, друзья читатели, если бы мы пожелали говорить дальше, поскольку доводы этой великой королевы столь же достойны восхищения, сколь и похвал, и поскольку они более чем убедительны для того, чтобы побудить вас навсегда признать, какое уважение и почести каждый должен оказывать нашему полу, а равно чтобы внушить ненависть к писателям — любителям лжи и врагам истины. Тем не менее последние нас не смущают, ибо нам хорошо известно, что невежество не может породить ничего, кроме несправедливости»[657].

Дискуссия о знаменитых женщинах, неотделимая от дебатов о салическом законе, который с последнего двадцатилетия XVI в. оказался в центре Спора о женщинах, периодически возобновлялась в правление обеих регентш, Марии Медичи и Анны Австрийской[658]. Ее подпитывал подъем феминизма, проявлявшийся в активности женщин из высшей аристократии, в распространении литературных образцов, прославлявших женский героизм, и в создании откровенно феминистских сочинений, самыми показательными из которых были, конечно, сочинения Мари де Турне. Во многих из этих текстов (добрая часть которых вышла из либеральных церковных кругов[659]) упоминается Маргарита — во всяком случае, до 1630 г., начиная с которого развернулось наступление на женщин — государственных деятельниц вообще и на эту королеву в частности. Если до этого года кармелит отец Луи Жакоб включил королеву в свою «Библиотеку женщин, прославленных своими сочинениями» за достоинства ее «Ученого и тонкого рассуждения», то в 1645 г. отец Лемуан в своей «Галерее сильных женщин» благоразумно умолчит о Маргарите и Марии Медичи. Однако некоторые авторы, вопреки всем ветрам и течениям, по-прежнему будут исповедовать культ знатных дам. Так, сьёр де Терзан в 1646 г. В «Триумфе дам» заявит, что королева «заслуживает бессмертной славы не только за ученые сочинения, но и за величайшую любовь, какую всегда испытывала к Словесности и к ученым. И могу сказать к ее чести, что, пока она была жива, ее всякий раз приглашали на Совет, когда требовалось обсудить какое-то очень важное государственное дело. И я видел, что это происходило часто, даже в регентство августейшей Марии Медичи […]. Я могу говорить об этом со знанием дела, потому что тогда имел честь принадлежать ко двору этой ученой королевы».