Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Второе место, где упоминается королева, — это статья «Юссон», где вновь возникают крайне негативные суждения. «Она прожила здесь несколько лет и отнюдь не раскаивалась в былой невоздержности, но все более погружалась в пучину разврата». «Сатирический развод», который здесь цитируется почти дословно, упомянут как самый достоверный источник подобных утверждений, которые подтверждаются, — отмечает Бейль, — многими историками, такими, как д'Обинье, Дюплеи, Мезере и Варийас… Яростно нападая на панегиристов королевы, он обвиняет их в сокрытии истины и защищает Дюплеи против Бассомпьера. Он упрекает и Коста за то, что тот смешал в своей книге добродетельных женщин с прочими и не посвятил часть ее «раскаявшимся дамам»: «Никто не был бы шокирован, найдя нашу Маргариту в последней категории»[733].

Однако в этом произведении Бейль проявляет по-настоящему критический подход к изложению. Так, он старается тщательно анализировать ошибки предшественников, настаивая, что историк обязан корректно цитировать источники и никоим образом не добавлять к ним собственные домыслы. Если он защищает Дюплеи, то ради того, чтобы отстоять право историка не умалчивать ни о чем ему известном. Он долго рассуждает о разных депутациях, которые назначались, чтобы уладить дело с оскорблением королевы, и пытается распутать этот клубок противоречий. Наконец, он с полным основанием подчеркивает, что «Мемуары» противоречат общепринятым представлениям о расторжении ее брака. Но этот историк далеко не всегда строг. Ему не хватает критичности, чтобы заподозрить, что все его предшественники списывали друг у друга, а некоторые, возможно, не могли излагать свои мысли свободно. Он во многом оспаривает Брантома, но все-таки опирается на его сведения, описывая уход Канийака из Юссона — единственный эпизод в рассказе Брантома, который можно обратить против королевы. Он ставит «Сатирический развод» на одну доску с историческими трудами, а в доказательство, что Маргарита в 1572 г. не могла быть целомудренной, ссылается на роман 1681 г. — «Принц де Конде»!

Главное, что Бейль насквозь пропитан буржуазным морализмом и сравнительно новым женоненавистничеством, в чем предвосхищает философов. «Это была государыня, — предупреждает он в начале рассказа, — имевшая бесконечно больше ума и красоты, чем добродетели. Ее приверженность к католицизму […] отнюдь не прибавляла ей добронравия». Комментируя эпизод, когда король Наваррский удаляет Ториньи, историк одобряет его инициативу: «Принцессы никогда бы не могли преуспеть ни в одной галантной интриге, не будь у них в покоях наперсниц». Что касается его упреков Косту, они свидетельствуют о зарождавшемся мировоззрении, которое отождествляло религиозность и ханжество и критиковало религию с точки зрения социальной морали: «старым святошам, которые в молодости были распущенными», не следовало бы «ударяться в благочестие, когда они уже не состоянии очаровывать мужчин», — это «удручает публику»[734].

Вторая волна мемуаров

Для последних тридцати лет очень долгого царствования Людовика XIV были характерны внешние конфликты, экономический спад, ужесточение идеологии и религиозная нетерпимость. Под конец этого особо мрачного периода прекращение войны за испанское наследство в 1713 г., оживление экономики в следующем году и, главное, смерть монарха в 1715 г. вызвали повсюду чувство некоторого облегчения. Одно время дворянам хотелось верить, что страница абсолютной монархии перевернута, что возвращается счастливая эпоха, когда в королевских советах будут заседать пэры Франции и принцы крови… в этом контексте и поднялась вторая волна изданий мемуаров, еще более высокая, чем та, которая возникла после смерти Мазарини[735]. Издавали по преимуществу современников Людовика XIV, но вышли также новые издания либо переиздания многих текстов XVI в.

Наряду со многими другими книгами публика вновь получила и произведение королевы. В последних изданиях был выявлен его настоящий адресат. Действительно, в 1675 г. ученый Коломьес, сравнив текст Маргариты и «Рассуждение» Брантома, опубликовал свои выводы: «Тот, кому Королева Маргарита адресует свои "Мемуары", — это не мессир Шарль де Вивонн, барон де ла Шатеньере, как утверждает Оже де Молеон, […] а мессир Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом, один из достойнейших людей своего времени, написавший Рассуждение о жизни Королевы Маргариты, которое входит в состав его "Знаменитых женщин"»[736].