Когда Мишле в 1855 г. вернулся к своей «Истории Франции», к эпохе Возрождения, эта идеология уже стала сильно сказываться на его текстах. Он не оказывал снисхождения ни к одной женщине. Луиза Савойская имела «огромный чувственный и мясистый нос Франциска I, должным образом упитанный, полнокровный нос, какими наделены сильные и низкие натуры, имеющие страстный темперамент, часто безнравственные и болезненные». Маргарита Наваррская, ее дочь, играла некоторую политическую роль рядом с братом, но «совершенно понятно, что она действовала инстинктивно, не видя последствий своих поступков и не отдавая себе в них отчета, веря лишь в то, что идет верной религиозной стезей, заслуживая Божью помощь»; кстати, она была любовницей брата. И вот после смерти Карла IX в 1574 г. бразды правления перехватила Екатерина: «Старуха, наследовавшая ему (при мужчине-женщине Генрихе III), исчерпала все стадии позора». Что касается вдохновительницы пропаганды Гизов, герцогини де Монпансье, это была «фурия Лиги»: в самый разгар восстания «она сбросила платья и юбки и облачилась в покаянное рубище, причем оно даже не закрывало грудь, прикрытую одними кружевами. Народ ломился посмотреть на нее. Ни толпа, ни давка не смутили героиню. Она создала новую моду»[796]
.На страницах, посвященных Маргарите, и это нас не удивит, господствует та же яростная ненависть — и та же несерьезность. Ее политическая роль полностью обойдена молчанием. Мишле видит ее только через посредство ее знаменитых любовников, к списку которых беззастенчиво добавляет еще одно имя. Ведь, упоминая о том, как Витто убил Ле Га, он развивает сюжет, который придумал еще де Ту: «Принцесса без колебаний направилась на встречу с этим кровожадным человеком в монастырь,
Итак, апостол «воскрешения всего прошлого» вложил в здание свой камешек. Как и Дюма, он сочинял, но в менее веселом жанре и в менее благородной тональности. Он изменил место действия, придуманное де Ту, переместив его из монастыря в церковь, чтобы сделать святотатство более вопиющим; из «красноречивой и ласковой» принцессы, описанной магистратом, он сделал женщину, которая
Итак, эта деталь, которой недоставало для репутации королевы, теперь добавится ко многим другим и прочно закрепится в людской памяти. Ведь это произведение Мишле, задуманное как «История Франции для использования в школах республики» или прямо-таки как «Библия народа»[799]
, получит значительное распространение не только среди будущих поколений историков, на которых глубоко повлияет, но и в кругах гораздо более широкой общественности, которая тогда формировалась, потому что как раз в ту эпоху Франция начала по-настоящему выстраивать свою национальную идентичность на основе одного языка, одной истории и общей системы образования.Большие «справочные» издания