Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Незадолго до отъезда из Гаскони суверены Наварры приняли у себя двух именитых гостей — магистрата Жака-Огюста де Ту и принца де Конде. «Поскольку после того, как они прибыли, всю ночь шел снег, — рассказывает первый в своих «Мемуарах», — наутро, по местному обычаю, король отправился выслеживать диких животных, вернувшись только к обеду. […] Де Ту […] остался в Нераке еще на два дня, чтобы выказать уважение к королеве Маргарите и принцессе Екатерине». Может быть, во время этого визита — ведь едва ли он еще встречался с королевой — у него и сложилось то ужасное мнение о ней, какое он изложит в своей "Истории''? Для такого вывода оснований нет. Зато ясно, что он должен был рассматривать ее с любопытством, тем более что злополучный Пибрак только что излил ему душу, получив от Маргариты письмо, сообщавшее об отставке, и де Ту мог понять, как его коллега страдает от любви к этой прелестной монархине: «Однажды, когда они прогуливались с де Ту, он [Пибрак] ему доверился. […] Он сказал, какой ответ намерен дать, но сделал это с таким предубежденным видом, в таких продуманных выражениях и в стиле, выявлявшем столько страсти, что это лишь подтвердило для де Ту справедливость упреков, которые тот делал этой государыне»[310]. Возможно, тут надо видеть источник вымыслов на этот счет, которые магистрат разовьет позже.

После Рождества приготовления к отъезду стали более явственными. Так, в самом начале января король Наваррский написал губернатору графства Фуа сеньору де Пайесу, что охотно бы приехал к нему, как тот просит, «но меня задерживает столь важное дело, как обязанность проводить королеву мою жену так далеко, как только смогу, в ее поездке ко двору»[311]. Как видно, король Наваррский не намеревался оставлять свое государство надолго. Наконец в конце января суверены покинули Нерак, медленно проехали на север по Шаранте, остановились в Жарнаке — возможно, чтобы еще раз побеседовать с Конде, — а потом в Сенте, который удостоил Маргариту торжественным въездом. Королева-мать, в свою очередь, покинула Париж и доехала до Пуатье. Далее королевская чета провела неделю в Сен-Жан-д'Анжели, потом поехала дальше и 14 марта достигла Сен-Мексана в [современном департаменте] Дё-Севр. Благодаря Гийому и Мишелю Ле Ришам, двум нотаблям города и авторам «Дневника» об этой встрече двух дворов, мы знаем, что суверены проследовали до гостиницы Трех Царей и что Маргарита не снимала свой «покров из белой тафты с белой шелковой бахромой» до самых покоев; 17 марта она отослала в Париж «несколько телег, наполненных и нагруженных ларями и сундуками»; 18 и 20 марта они с королем Наваррским ездили в Пуатье ради различных увеселений[312]. Действительно, ожидался приезд Екатерины, которая должна была поселиться неподалеку, в Ла-Мот-Сент-Эре.

В Сен-Мексане накануне первой встречи с королевой-матерью случилось довольно темная история, жертвой которого стала Маргарита де Грамон, жена Жана де Дюрфора, виконта де Дюра, дама, поступившая на службу к королеве Наваррской в 1579 г. 27 марта, — пишут братья Ле Риш, — «госпожа де Дюра, возвращаясь вечером из дома поименованных короля и королевы Наваррских, была оскорблена несколькими лицами, каковые, погасив ее факел, бросили ей в лицо флакон, полный чернил, чем она была тяжко оскорблена, к великому прискорбию королевы, которая немедленно поднялась с ложа и в одной нижней юбке явилась с жалобой к королю и потребовала наказать виновных, что тот обещал сделать»[313]. Д'Обинье-мемуарист пересказывает ту же сцену, но уточняет, что Маргарита подозревала в нем одного из организаторов этой проделки: «Эта государыня, некоторое время назад проникшаяся ко мне сильной неприязнью как из-за того, что я проявлял мало услужливости при выполнении ее желаний, так и потому, что подозревала во мне зачинщика шутки над мадам де Дюра, ее наперсницей и фавориткой, […] бросилась к ногам мужа, воззвав к королеве, ее матери, ради поддержки своего замысла, и слезно попросила его соблаговолить ради любви к ней изгнать меня со двора и больше никогда не видеть; он пообещал»[314]. Входил ли д'Обинье в число «нескольких лиц», о которых пишут братья Ле Риш? Не исключено, тем более что он даже не попытался отрицать своего участия.