Маргаритки для одинокой леди

— Ну, если Рудина его не выкинула... Не к заявлению же его было прикладывать. Тогда регистрировать пришлось бы…

По-моему, не будь рядом меня, Ильин бы от души выматерился. А так он лишь покосился в мою сторону и быстренько распрощался с обиженным капитаном.

9.

Наполеон слыл знатоком человеческих душ, Шекспир — тоже,

но их знания не имеют меж собой ничего общего.

Зигмунд Фрейд

Квартира Геллеров — собственно, две квартиры, соединенные в одну, — производила более чем солидное впечатление. Никогда бы не подумала, что в обычном доме такое можно увидеть. Никаких тебе новомодных вычур, все спокойно, со вкусом, пахнет большими деньгами...

Валерий Михайлович Геллер выражал свое горе суетой вокруг жены: «Вы уж постарайтесь ее не волновать, вы же понимаете, такое потрясение...» Кажется, психологи называют это «проекцией». На самом деле Альбина Вадимовна вовсе не производила впечатления потрясенной особы. Очень сдержанная дама, только и проронила:

— Кажется, нас Бог за что-то наказывает...

Чулок, конечно, не сохранился. Альбина Вадимовна выбросила его сразу же: «хотелось побыстрее забыть этот кошмар». Она его сначала даже и не заметила. Добежала до подъезда, отдышалась — чтобы ничего не говорить домашним, как будто не было. Это Валерий Михайлович, встретивший супругу в прихожей, обратил внимание на чрезмерно экстравагантное дополнение ее строгого костюма. Он же настоял на том, чтобы обратиться в милицию. Хотя «настоял» — это сильно сказано. Достаточно было пообщаться с Альбиной Вадимовной пять минут, чтобы понять, что никто и никогда не сможет настоять на чем-то, противоречащем ее желаниям. Впрочем, умные женщины часто делают вид, что «все решает Он».

— Но вы хоть помните, как тот чулок выглядел?

— Ну... в общем, да, — Альбина Вадимовна пожала плечами.

— Похож на этот? — Ильин жестом фокусника вытащил из кармана нечто ажурно-воздушное. Да, изящная штучка, на ноге должна смотреться просто обалденно: по почти прозрачному полю вьются растительные мотивы, слегка подчеркнутые серебряной нитью. Листья, побеги, бутоны. Верхняя эластичная кайма, которая позволяет обходиться без пояса, вся целиком составлена из распустившихся цветов.

— Неужели вы совсем-совсем ничего не запомнили? Рост, какую-то деталь одежды, обувь, запах...

— Я испугалась, — она задумчиво, слегка, постукала изящным ноготком по не менее изящным зубкам. Ноготки у нее были короткие, но маникюр идеальный. Да и вся она была... безукоризненная: стрижка — волосок к волоску, легчайший макияж, негромкий, но твердый голос. Что-то не верится, чтобы такая могла вообще хоть чего-нибудь испугаться. Худощавая, спортивная, точная. Гибка, как хорошая шпага и так же самодостаточна.

Какие мысли бродят за этим высоким лбом? Не удивлюсь, если она размышляет о беспомощности закона — мне ведь это пришло в голову? — и строит планы в соответствии с собственными представлениями о справедливости. А ведь, пожалуй, вдвоем, мы могли бы достичь успеха... и быстро. Вот только вряд ли она меня к себе подпустит. Если что-то и предпримет — только одна. Если бы не руки, не их мелкие, нежные, как бы замирающие жесты, можно было бы решить, что смерть падчерицы ее совершенно не коснулась...

— Понимаете, я до сих пор — это банально, но я все еще не могу поверить, принять, что это все-таки случилось. На самом деле случилось, не во сне, не по телевизору... Это... я не знала, что бывает так страшно. А самое страшное — что я ничего не могу вам сказать. Там было так темно... Как я могла что-то увидеть? Если бы... — она замолчала, сжала губы, как бы останавливая себя.

Если бы — что? Если бы отнеслась к нападению по-другому, и падчерица могла бы быть сейчас жива? Или... Если бы репутация наших доблестных органов была хоть чуть-чуть получше, чтобы можно было рассчитывать на то, что убийцу поймают, тогда имело бы смысл делиться информацией — так? Потому что информация — какая-то — у нее была. Что-то она заметила, запомнила или вычислила, но предпочитает держать это при себе. Или... Если бы я не знала этого человека...

Она совершенно определенно что-то знала, и знала, какое значение это имеет. Потому что все ее реплики были как бы спросонья, как бы возвращаясь... А, да, мы ведь беседуем, извините, я задумалась. И размышляла она при этом очень сосредоточенно, так что разговор становился как бы вторым планом, внешним и не очень важным.

— Мне и в голову не пришло, что она может пойти через площадку. Даже если ее некому было проводить — у Костика, кажется, мама болеет, а может быть, она и не у Костика была — ведь так просто было предупредить, мы бы с Гердой ее встретили... У нее, правда, тоже баллончик был, такой же, как у меня...

— Этот? — вот уже второй раз за сегодняшний вечер Ильин повторял «жест фокусника».

— Да, такой же, наверное, этот.

— Если она на него и рассчитывала, мы этого уже не узнаем. — Ильин вздохнул. — Баллончик мы нашли у входа на площадку, метрах в двадцати от тела.