Маргелов

А тем временем как насчет России? Я всегда стремился к дружбе с Россией, но так же, как и у вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное — их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская еще не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах, когда у нас, возможно, будет лишь горстка дивизий, в основном французских, тогда как Россия, возможно, решит сохранить на действительной службе 200–300 дивизий?

Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель — когда американцы отступят — оккупирован русскими силами. Генералу Эйзенхауэру придется принять все возможные меры для того, чтобы предотвратить новое бегство огромных масс германского населения на Запад при этом гигантском продвижении московитов в центр Европы. И тогда занавес снова опустится очень намного, если не целиком. И, таким образом, широкая полоса оккупированной русскими территории протяжением во много сот миль отрежет нас от Польши.

Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана.

Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи. Я буду чрезвычайно благодарен Вам за высказанное Вами мнение и совет. Конечно, мы можем прийти к мнению, что Россия будет вести себя безупречно, и это, несомненно, наиболее удобный выход. Короче говоря, с моей точки зрения, проблема урегулирования с Россией прежде, чем наша сила исчезнет, затмевает все остальные проблемы».

Семнадцатого июля 1945 года в Потсдаме состоялась конференция глав стран-победительниц. Это была третья и, как показала история, заключительная встреча лидеров «Большой тройки»: Тегеран, Ялта и, наконец, пригород Берлина в советской оккупационной зоне. «Тройка» в этот раз делила трофеи. Это тоже была война, уже между союзниками, и на этот раз Сталину было особенно тяжело. И не только потому, что на «трофейном» фронте союзники воевали особенно активно и результативно.

Дело в том, что буквально за день до начала переговоров американцы удачно провели испытания ядерной бомбы. Это был взрыв, который разом изменил ход мировой истории. Сталин был потрясен, когда Трумэн как бы между прочим в разговоре вне конференц-зала сообщил ему о том, что США владеют бомбой «исключительной силы». Для СССР это означало, что, вместо восстановления народного хозяйства и послаблений, ожидаемых народом, победившим в жестокой войне, необходимо — другого выхода нет! — снова запрягать рабочих и колхозников в тяжелые оглобли… «Иначе нас сомнут!» Пока советские ученые и инженеры не сделали бомбу, под рукой необходимо держать двадцатимиллионную армию. Двадцать миллионов, вооруженных новейшими танками, самоходной и реактивной артиллерией, самолетами. Двадцать миллионов, умеющих взламывать любую оборону и брать любые крепости. Только этим козырем можно побить американский аргумент с их бомбой «исключительной силы» и наглые претензии Англии, отсидевшейся за проливом. Но армию нужно кормить, одевать, перевооружать, оснащать…