Марго

Ну, я им и говорю, что политики воруют, больше ничего мне в голову не пришло, потому что до сих пор пока никто от меня не требовал, чтобы я что-то о ней думал.

— Да по барабану мне.

Тут они меж собой головами покивали, что глупый, это хорошо, чтобы глупость порол, и чтоб этой глупостью гордился и всех вымирающих интеллигентов раздражал. Это такая у них шизофрения была, потому что они сами когда-то прежде интеллигентами были, музыкальными критиками, по университетам, а теперь в людей из СМИ перекрасились. И к интеллигентам, которые им не подчинились, ненависть испытывали большую.

А как я это услышал, сразу стал вести себя по-простецки, рабоче-крестьянское происхождение свое выпячивать и подчеркивать, да о том, как мы автобусную остановку заплевали, рассказывать, о харканье, о распитии пива и что я простой рыболов. В итоге, все, что я вам до сих пор рассказал, то и им, за исключением пасты. Они пошептались:

— Боже! Так это ж была статья в «Выборчей» о Польше X, Y, а может, и Z, что в деревнях у нас нет культурного досуга и бомжи, что устроились жить на остановках и теперь остановкерами[83] называются!

Я и говорю:

— Само собой, я — остановкер и приветствую вас от имени всех остановкеров…

Был там у них один в дредах, все мне подмигивал и улыбался, Лещинский или что-то вроде этого, рыбья фамилия. А я добавляю в подтверждение: блин, холера, сука, плюю на польсатовские ковры, а может, и непольсатовские. Этот в дредах, милый такой, шепчет, что в нем (то есть, во мне!) есть такой напор, такой напор от него идет, что это прирожденный КУМИР! Вложить в него, дать ему кредит, вот будет бомба.

А я все свою линию гну:

— …остановкер я распоследний, такие вещи писал на остановке: «долой полицию», «всех долой», и все, что я ни скажу, аппаратик для глушения должен будет запикивать: пип-пип!

— А ты в панельном доме жил? — спрашивает меня этот в дредах.

— Не-е, куда мне до такой роскоши! Я рыбу ловил, рыбак я простой, а вы, господа, моя золотая рыбка, которую я поймал. Я мальчик из конюшни, а на ваших спинах поскачу! Я остановкер, а вы мой автобус, который, наконец, приехал, и я на нем сваливаю из Рудки.

А то у меня (этого я им уже вслух не сказал) в баночке, на Центральном, в подземелье, — топот, бациллы медийной карьеры, а в бумажнике — ключик от ячейки. Что я уже чувствую, как меня несет и что никто меня не догонит. Плюю, не по себе мне, денег жалко, потому что маникюр обгрызаю, ногти накладные (мужской вариант, с нарисованными мотоциклами).

Глава четвертая: первый успех — реалити-шоу, вторая попытка самоубийства

Ну и взяли меня. (Этот, в дредах, видать, вынес решение. Потом некоторое время мы рядом жили в большом доме, и спасибо тебе, Роби, за все, потому что теперь я могу объявить, что сам Роби Лещинский, непревзойденный мастер в поедании суши, был моим верным другом и приятелем.) Немножко придирались, что я в панельном доме не жил, но я говорю им: зато в бараке жил. Решающим оказалось то, умею ли я по-силезски говорить, а я им: йо, йо, йо! (Потом биографы будут страшно путаться, потому что в обороте были две информации: одна, что я из Рудки под Сувалками, а вторая, что я из Силезии, что сын рабочего, шахтера, в любом случае из Польши Z.)

Те, что смеялись надо мной в коридоре, чувак с чувихой из Варшавы, все в «Н&М’ах», в «Zara», ece из «Green Coffee», смеялись, что я деревня, а теперь мордочки у них поосунулись, как мне жаль, что их надежды не оправдались, обратно в «Между Нами» сплетничать и кофе пить! Золотая рыбка существует и сегодня подается в виде гриля, суши, копченой или живой из воды! Но не вам.

Вот так я и превратился из простого остановкера в Вальдека Мандаринку, которого мои знакомые из Рудки могут надыбать виртуально через Цифровой Польсат, на которого все девчонки из Рудки могут рукодельничать до упаду на остановке, где я буду смотреть из-за стекла, рекламируя сити лайты[84].