В тот вечер за ужином я почти ничего не ела, размазывая картофельное пюре по тарелке и вылепляя из него разные фигурки (гору, холмик, ботинок, больше похожий на скалу. Короче, получались одни горы). Я безмолвно взывала о помощи.
Наконец мама спросила:
– Солнышко, хочешь поговорить?
Я снова размазала пюре в лепешку и поинтересовалась у родителей, как мне поступить с Сэмми. Если я дам ему шанс, не получится ли так, будто я его простила?
– Возможно. Но что в этом плохого? – сказал папа, прожевав кусок мясного рулета.
Вмешалась мама:
– Если он даст показания и будет сотрудничать со следствием, то здорово поможет делу. Кажется, эти ваши домогательства… или как их называют? – довольно трудно доказать, да?
– Да. Наверное, ты права.
Я постучала вилкой по тарелке. Значит, надо поговорить с Сэмми. Я думала, мы больше никогда не будем общаться. Однако родители в чем-то правы.
– Хм… И почему я раньше не обращалась к вам за помощью?
– Потому что не хотела рассказывать про свою нелегальную работу. И об этом мы, кстати, еще поговорим. В частности, о твоем наказании, – строго сказал папа, для пущей убедительности помахав тупым ножом для масла.
– Можете запереть меня на все лето, чтобы я не виделась с друзьями. Знали бы вы, как я буду страдать, – язвительно ответила я.
– Угу, – отозвалась мама.
Мне стало их жалко. Какое наказание можно придумать человеку, который и без того все время сидит под домашним арестом?
– Не переживай, что-нибудь придумаем. Уж поверь.
Я вскинула руки, совсем как Эйвери, когда проигрывал в споре. Эта его привычка изрядно меня бесила… Эйвери, провались ты пропадом. Не смей лезть ко мне со своими манерами.
После ужина я позвонила Сэмми. Я знала, что он не возьмет трубку, поэтому объяснила, что от него требуется, с помощью голосовых сообщений. Несмотря на его ужасное поведение, я все-таки решила дать ему шанс частично искупить вину, потому что так будет правильно. А еще потому, что я до сих пор считаю его своим другом.
Он не перезвонил, но позднее, в тот же вечер, написал:
СЭММИ: ок
28. Вперед, просить прощения
В школе шла последняя неделя занятий, и уроки часто заканчивались раньше срока. После того как я передала «Шлюшек Рузвельта» в надежные руки, у меня появилась уйма свободного времени.
Однако на душе все равно было мерзко.
Мне не нравилось, как мы расстались с Сэмми. Хорошо, что я дала ему шанс. Однако наша размолвка по-прежнему грызла меня изнутри. Я жалела о том, как обращалась с Сэмми последние шесть лет. Я забросила нашу дружбу задолго до того, как он пошел у Криса на поводу. За поступки Сэмми я отвечать не могла, но все равно была виновата в том, что воспринимала его как должное. Мне хватило совести признать свои ошибки.
Я решила перед ним извиниться. Пусть он облажался, пусть он подвел меня, но я не имею права говорить ему, что он должен делать.
Сэмми предпочитал общаться эсэмэсками, поэтому я написала ему все, что хотела сказать. Отправила целую кучу сообщений, полных раскаяния.
МАРГО: Извини за то, как я обращалась с тобой последние 6 лет. Или вообще все время, что мы знакомы. Ты был хорошим другом, а я в ответ притворялась, будто мы чужие.
МАРГО: Видимо, я совсем не умею дружить. Прости, что обращалась с тобой так, будто ты видеоприставка, которую можно включить, когда надо, а потом убрать на полку. Ты живой человек. Ты был мне единственным другом последние два года. Я должна была тебя ценить. Ты такого отношения не заслуживал.
МАРГО: Если хочешь поговорить, я всегда на связи.
Я отправляла одно сообщение за другим, но тревога в душе не утихала. Сэмми – мой друг. Однако он поступил плохо. Я знала его с детства. Но он помогал плохим людям. При этом сам он хороший. Но перешел на темную сторону… И так далее и тому подобное. Я испытывала сложную гамму эмоций.
Когда я в марте возвращала Дженджи компьютер, то спросила ее про «тур с извинениями», о котором она писала в ноутбуке. Дженджи ответила, что он «перевернул всю ее жизнь» и помог «очистить совесть», она «стала лучше спать» и даже «похудела на полтора килограмма». Наверное, извиняясь перед Сэмми, я тоже рассчитывала на подобный результат.
Я хотела обрести душевный покой и урвать несколько часов мирного сна. Но на душе все равно было мерзко, и я спала как после дозы метамфетамина: ворочалась всю ночь, ерзала и скрипела зубами.
Не такой покой ты обещала, Дженджи, совсем не такой…
Хотя, может, это потому, что я сделала не все? Сколько раз в своей жизни я говорила слово «прости»? Если я испытывала угрызения совести, то уходила в глухую оборону и злобно огрызалась, заставляя противника извиняться первым. Не самый лучший способ наладить отношения.
Я решила извиниться перед всеми, кого обидела. Старательно отмыть свою совесть.