Марьград (СИ)

КОММОДОР. Как бы нет, а как бы и да. Первой вылезла в Китае, второй у нас, третьей в Америке. Но истинное солнечное время, с учетом долготы, везде было одно и то же. С точностью до наносекунды. Восемь тридцать утра плюс секунды, миллисекунды и тэдэ.

МАНЬЯК. Обалдеть.

КОММОДОР. Вот и балдеем уже двадцать лет. Но все тише и тише. Значит, так. Сегодня вы отдыхаете. С завтрашнего дня начинаем подготовку. Обучение работе с инвентарем, какой вы просили. С оружием в том числе, выберете из нескольких вариантов. С аптечкой, заказано для вас на все случаи жизни. И смерти.

МАНЬЯК. Оптимистично.

КОММОДОР. А то. Дальше. В этом здании, в подвале, есть зальчик тренажерный. Подкачайтесь, не помешает. Пресс, а особенно плечевой пояс. Топать-то вам не налегке. Методики знаете? Добро. Инструктора по рукопашке у нас нет. Разве что Упырь. Который Жора.

МАНЬЯК. Подходящий позывной. А у Алекса какой?

КОММОДОР. Борзый.

МАНЬЯК. Тоже адекватно.

КОММОДОР. Вообще-то, Алекс, Жора — тоже позывные, как бы резервные. А то вот бы они вам представились: я Борзый, а это Упырь, ага?

МАНЬЯК (со смешком). Да уж. Ладно. А рукопашки не надо.

КОММОДОР. И правильно. Так. Бассейна тоже нет, но есть Залив. Там, конечно, заминировано. Шучу-шучу. Просто огорожено. В общем, плавайте сколько влезет. Завтрак в восемь, обед в два, ужин в восемь. Кофемашину вам в комнату поставят, я распоряжусь. И главное: как думаете, сколько времени понадобится вам на подготовку?

МАНЬЯК. Сколько понадобится, не знаю, а уйти хочу ровно шестого июня.

КОММОДОР. Это почему так?

МАНЬЯК. А я так вчера решил. Это юбилей Пушкина. Двести пятьдесят лет.

КОММОДОР. Годится. Все, до завтра.

(Пауза пять секунд.)

КОММОДОР. Конец записи.

Конец записи. Расшифровал(а): оператор (позывной Клещик)

Глава 5. Тоска, тоска. Дата: квантовая календарная неопределенность

В незапамятные времена башня была высокой. Пусть не высокой-превысокой, но все равно высокой — восемь этажей. Она и нынче высокая, только теперь она не башня. Потому что в те же незапамятные времена внутри стен все обвалилось, и крыша тоже, и стены укоротились, с разных сторон по-разному, так что — какая ж это башня.

Незапамятные — так мама говорила. А дядя Саша-На-Всё-Про-Всё говорит: доисторические. Марине больше нравится мамино слово. Оно само по себе и красивое: не-за-па-мят-ные. И с таинственным смыслом, потому что с памятью связано. А у нее, у Марины, память есть о тех незапамятных — от мамы, светлая ей тоже память. Правда, только половина есть того, что мама помнила, а другая половина — от бабушек, прабабушек да всех-всех пра-пра-пра, но эта другая половина — неразборчивая. А мамина — ясная. Ну, почти ясная.

Что в Бывшей Башне этажей нет — это даже хорошо. Ночью придешь сюда, на охапку мягкого, рассыпчатого приляжешь — от него потом чешется, утром надо смывать как следует, — но приляжешь вот так, лицом кверху, и смотришь, смотришь… А там, в вышине — звезды, звезды. И спать жалко, хотя и засыпаешь всегда.

Местные сюда не ходят, ни в башню, ни около, ни вообще на этот уровень «нуль» — так дядя Саша его называет, ну и пусть будет нуль. Местным бы тут пропитание лакомое добывать, его полно, вон как железом пахнет! Но они боятся. И правильно делают: если кто и пересилит страх, то после «нуля» хворает не пойми чем. Марине в маминой памяти таких болезней не сыскать, как их врачевать — неведомо. Так что лакомое — его когда она же, Марина, Местным доставит, когда еще кто из муданов. Почти всегда это дядя Саша.

Муданы — это, дядя Саша-На-Всё-Про-Всё объяснил смеясь, Местные так мутантов окрестили. Таких, то есть, как Марина, как сестрицы-подружки ее, как сам дядя Саша, как Свящённые Явреи даже. А на самом деле Местные и есть мутанты. Хотя как посмотреть, сказал тогда дядя Саша. Местные, вон, и верх низом числят.

В общем, хорошо по ночам в Бывшей Башне. И не только то хорошо, что звезды и что Местным, горемыкам, утром лакомства принесешь. А и то хорошо, что растешь тут не так быстро, как там у себя, внизу. Марине по ее счету всего шестнадцать лет, а сестрицам-подружкам, даром что рождены с ней в один год, по их счетам уже двадцать! Скоро им пора настанет — зачинать. Все ждут, чтобы появился мальчик, а то всё одни девочки рождаются. У Местных, само собой, и девочки, и мальчики, а у нас только девочки. Все почему-то надеются, что родится мальчик, и тогда все здесь переменится, и обязательно к лучшему. Язычество какое-то, если вдуматься. Но что ж делать — надеются. На Олю, Иру, Аню, Тому. На Марину тоже, но ей еще рано.

А мамы сестриц-подружек уже старушки. Рожать больше не могут. Не только от старости: тут ведь так — один раз родишь, всегда девочку, а потом ничего. Бесплодие.