Марьград (СИ)

— Красавиц у нас тута много, да Лавуня изо всех первейшая, — вещал гостеприимный абориген. — А ёна мене кричит, мол, ты, Федюня, как есть чудовище дурное да носатое, пшел, кричит, вон от мене, язык, кричит, что помело, а каковoе ж помело, ёно ж, помело-то, волосяное, а язык-то во, гля.

Он на ходу повернул голову к Игорю, вывалил язык — сизый, мясистый, пупырчатый.

— Каковoе ж помело, и не помело вовсе, а я смеюся, я свово завсёгда добьюся, я до фостика ёйного доберуся, а тама пущай со свету посживает, не жалко, мене и пожалети некому, бо сирота я и нежёнатый от века. Енто мене кличут таковo: Федюня, — сообщил он неожиданно деловым тоном. — А по фицьяльному ежели, того не ведам. Должно, Федосий. Да, Федосий. И фамиль имем, токмо нам фамиль без надобы. Федосий.

— Не Федор? — осведомился Игорь.

— Не-е, каковoй ишшо таковoй Федор. Федосий, вот как! А так-то — Федюня. А тобе каковo кличут, мил человёк мудан?

Маньяк, хотел ответить Игорь, но воздержался — они тут могут знать это слово. Назвался честно — Игорем.

— Да нетути таковoго прозвания, — усомнился Федюня. — А хоша у вас, у муданoв, всяковo могёт быть. А вот и пришкрёблися, вот ёна отсечка моя. Заходь, мил человёк мудан, заходь, сидай вон на лавчонку, Шушулька мене ладну лавчонку скомстролимши, ты сидай, толкoвати учнем.

— Федюня, дорогой, — проговорил Игорь, зайдя в «отсечку», скинув рюкзак и сев на скамью, действительно добротную, в отличие от колченогого низенького столика по соседству. — Федюня, ты прости меня. Ты добрый, я вижу. У меня сейчас сил никаких. Я вот только из своих запасов подкреплюсь, водички глотну и должен поспать немного. А уж потом потолкуем.

— Э-эх да эхма! — воскликнул Федюня. — Самоё утречкo, а ты, вишь, почивати, экой путник, ну да уж что уж, гнати гостя енто хужэе нетути, почивай уж, вот на лавчонке и почивай.

— Подкреплюсь только, — повторил Игорь, извлекая из рюкзака порцию спецпайка. — Хочешь моего отведать?

— Что ты, что ты! — замахал ручонками Федюня. — Мене от харчов ваших муданoвых завсёгда пучит чуть не до погибели! Я б тебя желёзками угостил, ёни ох укусные, да вас же, муданoв, от желёзок пучит, а нас, местных, от вашего пучит, вот и кричу тебе, единoго мы корня, а ствольчики свои у кажнoго, а ты кушай уж сам свое, а как напочиваешься, так и потолкуём, забижаться не станешь!

— Спасибо, — еле ворочая языком, выдавил Игорь.

Он быстро и очень умеренно утолил голод и жажду — спецпаек работал на пять с плюсом, но, похоже, следовало экономить, — спросил хозяина об отхожем месте, воспользовался, вернулся к скамейке, кое-как пристроил под голову рюкзак…

Глава 10. Позывной: Путник. Дата: неопределенность

Спят люди — по-разному. Бывает, нежишься на мягчайшей перине, без единой под ней горошинки, и одеяла теплые, но легкие, и подушки пышные, и воздух в спальне благоухает райски, и звуки непрошеные не досаждают, и комары да бабочки ночные не докучают, и сны видишь чyдные — а просыпаешься разбитый, больной, злой. А бывает, пристроишься где придется, валишься одетый в чем был на жесткий пол, под головой ничего нет, там чешется, тут свербит, воздух спертый, смрадный, то жар накатывает, то озноб колотит, и мухи противные жужжат, кусаются, и дребезжит что-то, скрежещет, и ворочаешься, и мерещится по углам вражья сила, и снится жуть всякая, а очнешься — свежий, с головой ясной, к боям-делам-свершениям готовый.

Игорь спал не пойми как и, проснувшись, не мог бы сказать, свеж он или разбит, добр или зол. Да и незачем было в этом разбираться, а было бы зачем — тоже не получилось бы, ибо разбудили его настойчивые тычки в плечо и плаксивые причитания:

— Ау, мил человёк мудан путник, ты живой аль какo? Вот же мене, сироте, незадача выпалася, почиват да почиват, навроде какo живой, а то ль коченёлый, ау, мил человёк мудан, ау, ау, ау…

Игорь прохрипел что-то, открыл глаза. Федюня. Теребит его, причитает, чуть не плачет.

— Да живой я, чего ты… — просипел он.

— Ох ты ж! — обрадовался коричневолицый хозяин. — И то, живой, вот как есть живой! А я уж удумал было… ай-яй-яйюшки! Ты ж, милок, целён день да цельну нощь лежамши тута, усю лавчонку мне отлежамши небось!

Игорь прислушался к своим ощущениям. Казалось, сейчас глубокая ночь; казалось, дрых он часов пять-шесть, не больше. Но — сутки?! Он посмотрел на часы. Так-так. Восьмое июня, около девяти утра. Спать больше не хотелось. Похоже было на перенастройку организма при дальних перелетах, при смене часовых поясов. Его, Игоря, организм, адаптировался всегда легко, так ему помнилось. Откуда помнилось, куда летал, зачем летал, с кем летал — это смутно…

Сейчас с адаптацией обстояло похуже. Был ведь в неплохой форме, а прошло — сколько? — да считанные часы прошли, и кажется, будто вчерашнее, не говоря уж о более раннем, откатилось на годы назад, и все эти годы протекли в бесполезных шатаниях по едва освещенным бетонным коридорам, и сил на что-то важное — не факт, что хватит.

Так. Все это никуда не годится. Прикрикнул на себя стародавним: соберись, тряпка!