Марьград (СИ)

— Знамо где… тама, — Федюня мотнул головой, указывая куда-то вниз. — Ходим туды… А то Шушулька притаранит, споднизу. Нам тама боязно, а ему ничо, а желёзки тама укуснёе да здоровёе. Их вот ноне и укушамши. А таперя водицей чистой захлебывам.

— И ничего? Не пучит? Я попробовал — водица у тебя немного того… ржавчиной отдает…

— И сызнова ты аки робятенок глупoй! Самая укусная и самая пользительная наша тута водица! Ну, а ты чаво такo хлебашь?

— Кофе, — улыбнулся Игорь.

— Ко-охве, — протянул Федюня. — Ну-кось дай-кось нюхну.

Он с опаской поднес баночку к носу, шумно потянул воздух, отпрянул. Вынес вердикт:

— Вы, муданы — муданы вы и есть. Родичи твои, тама, наверьху, — он ткнул пальцем в пол, — ёни таковoе хлебают, да. А нам таковoе не любо.

Игорь насторожился: родичи? Не забрезжило ли? Задать вопрос, однако, не успел.

— А ента бочонка твоя, в какой кохве твое плещемшися, — заинтересовался Федюня, — ёна из чаво скомстромлёнши?

— Банка-то? Пластик, а сверху, снизу и внутри — алюминиевая фольга, — ответил Игорь.

— Люминь… Не желёзка, нет… — как бы про себя проговорил Федюня. — Укус не тот. Ну да на худой день сгодится… — И скомандовал: — Как дохлебашь, мене сдашь, понял? И други каки ежели, тож сдашь.

Что ж, заметил про себя Игорь, хоть такую малость уразумел: жрут они тут металлы всякие… Метаболизм, однако…

***

Допили. Федюня завладел пустой баночкой из-под кофе, закинул ее куда-то в «фатерку». Игорь собрался было начать расспросы по делу, но хозяин, как всегда, оказался проворнее.

— Учинаём толкoвати, — объявил он. — Я первoй спытаю, ты мене без утайки, а уж опосля потoлкуем ох по душам об разнoм. Сказывай, откель ты взямшися? Потому как мудан ты как есть, а мы тута муданoв-то аль не видамши? Видамши, от так от! Муданы завсёгда наверьху обитаюмши, — он опять ткнул пальцем вниз, — к нам сюды вниз редкo когда кажумшитися, а все ж быват. Четвероё их ныне, свящённых, а ишшо тама, сказывают, есть которые коченёют, а мы их кого забымши, а кого и нет. А ишшо девки есть муданки, то на отшибе, и бабцы с ими. Страшные все — и-и! — что девки с бабцами, что свящённые! Как вот ты страшные! Однако ж вумные! Особливо свящённые вумные, и Шушулька с ими, ён-то к нам частo кажимшитися. А ты есть мудан глупoй. Ума наберешь, енто да, дык и ёни, свящённые, за тот срок ишшо наберут. Так что не угнатися тобе за ими. Потому как ёни тута муданы старые, а ты тута мудан новoй. Вот и сказывай: откель взямшися? Ась?

Естественно, рассказывать все с самого, условно, начала, было бы глупо. Федюня понял бы еще меньше, чем Игорь понял из его тирад. Поэтому ответил просто:

— В общем и целом — сверху я взялся.

И показал рукой на потолок.

— Ой, пу-утни-ик, — пропел абориген. — Сказыват «сверьху», а показыват на низ…

— Федюня! — взмолился Игорь. — Там, — он еще раз указал на потолок, — верх!

— Пороли тобе малo, — горестно сказал хозяин. — Ты вот сознайся, читати могешь? Грамотнoй?

— Есть маленько, — буркнул Игорь.

— А ты не грубиянничай, а вот слухай сюды. Тама, — Федюня тоже махнул в сторону потолка, — ровeнь который? Ровeнь тама нуль! Так, что ли?

— Логично, — согласился Игорь. И поправил: — Уровень.

— Ты мене зубьёв не заговаривай! То по-вашему, по муданскoму, у-уровень, ишь, ну да Шушулька таковo и малюёт, а по-нашему, по-людскому, ровeнь! Потому как ровнo тута, все равно какo на столе. Во-от. А тута у нас ровeнь которoй? Ай не читал, кады к нам сюды захoдил? Ровeнь раз, так аль не так?

— Ну так…

— Вот те и ну! Раз-то, ён поболе нуля будет, ась? То-то же! Стал быть, тама низ, а тута мы! А тама, — хозяин показал на пол, — верьх. Бо тама и поболе нашего ровeнья… два, три… восемь… всякo… Вот ёни и вышэе, токмо нам тута енто не в обиду, бо раз енто есть первейшoй изо всех. А сектoр наш, ён раз-раз, потому ён и вовсе наипервейшoй. Да. А в самoм в верьху и вовсе не весть какой ровeнь, тама свящённые обитат. Прозывают тот ровeнь Ризидница штоль, да нам тута енто без надoбы. Вышэе, вышэе, вышэе струним мы в полет нашептиц, запевамши таковo, бывалоча! Нашептицы енто которые нашептывают пустое всякoе. А мы их, стал быть, приструним, да и в полет, чтоб подале. Тама ишшо опосля: и кажный пропилит не дышит. Потому — на страже кажнoй, такo и пилит вкруг себе, как бы взад кто не прилётел. Да. Уразумёмши?