Мари-Бланш

В каюте мисс Хейз помогла Рене надеть джеллабу, меж тем как графиня сидела в кресле, наблюдая за ними с легкой скукой, с кротким смирением.

— Как вам, мамá? — спросила Рене, повернувшись по кругу. — Нравится?

— Думаю, виконту наверняка понравится его куколка в новом платье, — ответила графиня, устало вставая. — Пожалуй, я пойду к себе.

— Так я и думал, — сказал Габриель, не обращая внимания на отсутствие графини, которая молча ушла к себе. — Сидит превосходно! Ты чудесно выглядишь, дочь моя. Ей к лицу, не так ли, мисс Хейз?

— О да, виконт, — ответила та.

— Нынешний вечер дочь проведет со мной, мисс Хейз, — сказал виконт. — Вы свободны.

— Прекрасно, господин виконт. — Мисс Хейз сделала книксен.

Чтó знала мисс Хейз, эта внешне деликатная и столь же невозмутимая англичанка, об отношениях между дядей и племянницей? Она достаточно долго жила в семействе де Фонтарс и, хорошо изучив их социальное окружение, в глубине души пришла к выводу, что французам, в частности французской аристократии, присущи моральные отклонения. Но собственные, по-британски незыблемые, моральные устои и столь необходимая всем хорошим слугам способность как бы не замечать поведение хозяев не позволяли ей даже самой себе признаться, что у нее на глазах происходит совращение.

— Что ж, доброй ночи, сударь, — сказала гувернантка. — Доброй ночи, дитя. — И она тихонько закрыла за собой дверь.

— Ты чудо как хороша, — сказал Габриель. — Иди обними меня.

Вновь наедине с дядей Рене чувствовала, как сильно бьется сердце.

— Я твой отец, — сказал Габриель, — Имею полное право. Поди сюда.

В своем новом платье, зардевшись как стыдливая невеста в брачную ночь, Рене подошла к Габриелю и ласково обняла его.

— В полнолуние мы вместе отправимся смотреть пирамиды, — прошептал он и, должно быть чувствуя, что она дрожит, добавил: — Тебе холодно?

— Нет.

— Ты боишься?

Она не ответила.

— Дорогая моя дочка, — смеясь, он поцеловал ее в щеку, — теперь тобой командую я. Не надо бояться, просто слушайся меня. И усни в моих объятиях.

— Где ты спала этой ночью? — спросила графиня Рене наутро за завтраком в кают-компании.

— В каюте Габриеля, — честно ответила та.

— Вот как, он теперь просто Габриель?

— Да, потому что он мой отец, — объяснила Рене. — Я больше не могу называть его дядей. А поскольку отец у меня уже есть, я не могу звать его папá. И мы договорились, что я буду звать его Габриелем.

— Так можно называть любовника, — заметила графиня.

— Как вам угодно, мамà.

На пристани в Арманте семейство встречал конный экипаж и три повозки для багажа, запряженные осликами. Среди багажа были два ящика со всеми десятью томами «Тысячи и одной ночи» в классическом английском переводе сэра Ричарда Бартона; Габриель позволил мисс Хейз взять книги из его библиотеки в «Розах», чтобы она продолжала читать их вместе с Рене.

Расположенный на отлогой возвышенности над пышной зеленью нильской дельты, на фоне белых песчаных дюн, дом виконта подле плантаций Арманта был построен в стиле арабского дворца. Издали он выглядел как маленький город на горизонте, белые стены и ряд сводчатых кровель сияли, точно пустынный мираж, окруженные глинобитными стенами с острыми гвоздями поверху — «для отпугивания варваров», как пояснил виконт. Сейчас, когда караван въехал в ворота и приближался к дому, Рене казалось, будто она сама персонаж арабской сказки.

Граф Морис де Фонтарс ожидал семью перед дворцом, выглядел он необычно поздоровевшим и окрепшим, уже постройнел и загорел после недолгого пребывания на плантациях. Вдобавок он явно повеселел, встретил жену и дочь с непривычной теплотой и нежностью, словно и правда стосковался и был рад их приезду.

— Вижу, жизнь в египетской провинции вам по душе, брат мой, — заметил Габриель. — Вы прекрасно выглядите.

— Я заставил феллахов работать на хлопковых полях, как никогда раньше, Габриель, — гордо сказал граф. — Должен признать, они весьма стараются порадовать нового хозяина.

— Прекрасно, Морис. Вы всегда лучше ладили с крестьянами, нежели я.

Граф обернулся обнять дочь.

— Ах, вот и она, дочка двух отцов! — беззлобно воскликнул он. — Как же я рад видеть мою малышку.

— А я вас, папà, — сказала Рене, заключая его в объятия и на миг вновь ощущая в этом единении семейную солидарность — промельк мысли, что даже если их не назовешь в точности нормальной семьей, то, по крайней мере ненадолго, вполне можно счесть счастливыми.

Внутреннее убранство в Арманте было еще богаче, чем в «Розах»: тяжелые алые драпировки на окнах, огромные помещения, обставленные роскошными мягкими диванами и креслами, круглые столики с резным иероглифическим орнаментом, огромные венецианские зеркала и узорные турецкие ковры, устилающие полированный каменный пол. Высокие сводчатые потолки, иные с экзотическими плафонами, изображающими пейзажи, батальные сцены и небесную славу, создавали иллюзию, будто живешь под огромным расписным небом.