Мари-Бланш

— Поэтому, Анриетта, совершенно нормально, что ваша спальня смежна со спальней вашего мужа, — сказал Габриель. — Любое отступление от такого правила было бы ошибкой. Если бы, например, ваша спальня находилась в моем крыле дома, слуги непременно бы это отметили и начали сплетничать как раз о том самом нарушении приличий, какое я имею в виду. Словом, в Каире вы можете сколько угодно появляться на людях с лордом Гербертом; наши европейские друзья к подобным вещам куда терпимее, чем местные в этой части страны. Если персонал заподозрит хоть какое-то нарушение приличий с вашей стороны, хоть какой-то намек, что вы изменяете мужу, все может кончиться для вас очень плохо. На самом деле очень плохо.

— Понимаю, — кивнула графиня. — Пожалуй, вы бы отдали меня на побивание камнями, не так ли, Габриель? Кажется, я начинаю понимать цель этой небольшой лекции о египетской культуре.

— В то же время, — продолжал виконт, словно и не слыша, — совершенно нормально, что моя дочь занимает комнату рядом с моей — для защиты от ночных опасностей.

Графиня рассмеялась в своей саркастической манере:

— О да, ночные опасности. Я прекрасно знаю, что, с тех пор как мы здесь, Рене проскальзывает к вам в спальню, когда все спят, и часто остается с вами на всю ночь. Все это знают. Вы, Габриель, подлинная ночная опасность.

Габриель жестом велел Рене подойти к нему. Ласково взъерошил ей волосы, затем коснулся нового золотого браслета.

— Постой рядом со мной, малышка, — тихонько сказал он, и она повиновалась, а виконт сказал графине: — Я действительно приказываю девочке приходить ночью в мою комнату, Анриетта. Но лишь затем, чтобы она была в безопасности. Я стараюсь воспитать ее к реальности нашей здешней жизни. И полагаю своим долгом воспитывать всех вас. Это не Франция, Анриетта. За этим домом постоянно следят. Варвары ночуют у нас за порогом. Мы должны постоянно быть начеку.

Рене прислонилась к Габриелю, чувствуя силу и тепло его тела, окруженная его защитой. Графиня смотрела на них, ставших против нее единым фронтом, но лицо ее выражало не гнев, а скорее бесконечную печаль.

— Что с вами, Анриетта? — спросил виконт. — У вас такой вид, будто в семье кто-то умер.

— Возможно, так и есть, — сказала графиня. — Я несчастлива здесь, Габриель. Мне хочется уехать из Арманта. Леди Уинтерботтом пригласила меня погостить у нее в Каире.

— Но вы только что приехали, — сказал Габриель. — И уже так сильно ненавидите Армант? Вы не дали ему ни шанса.

— Мне все здесь не по душе. В том числе и вы, Габриель. Особенно вы.

— Ну не прелестно ли? И превосходно соответствует тому, что я пытался объяснить вам касательно важности повиновения и почтительности к хозяину дома.

— Между нами наконец-то все кончено, Габриель, — тихо сказала графиня тоном человека, потерпевшего поражение. — Я знаю. Я старалась делать вид, будто еще есть надежда. Но теперь вынуждена признать, что после стольких лет, с времен нашей общей юности, которая была словно сто лет назад, все действительно кончено, навсегда.

— Вы знаете меня достаточно долго, Анриетта, — сказал Габриель, — чтобы понимать: я не делю любимую женщину ни с кем. Либо она со мной, и только со мной, либо я ее бросаю.

— Я никогда не оставляла вас, Габриель. Это вы оставили меня. Ради этого ребенка.

— Уверен, в Каире вы будете счастливее, — сказал виконт. — И очень рад, что леди Уинтерботтом пригласила вас погостить. Весьма удобно для вас и лорда Герберта. Однако будьте уверены, я предупрежу слуг, что «Розы» для вас под запретом. Я не желаю, чтобы вы и ваш любовник спали в моей постели.

— Как вы смеете?! — вскричала графиня. — Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? И в присутствии моей дочери.

— Разве недостаточно, что вечерами вы выходили с лордом Гербертом ужинать и танцевать, унижая вашего мужа? Полагаете, мои преданные слуги не информировали меня, что вы принимали его в своей спальне, в моем доме? Что он являлся с визитом к вам, как только ваш муж и я покидали дом по делам или уезжали в клуб?

— Или когда вы предавались своей новой страсти педагога и педофила? — прошипела графиня. — Одевали девочек в вечерние туалеты и дарили им золотые браслеты — первые аксессуары рабства. Вы никого не любите, Габриель, и никогда не любили, но я предрекаю вам смерть от любви к этому ребенку. Она будет для вас последней иллюзией молодости.

Эти слова явно потрясли виконта.

— Она моя законная дочь, и только. Я заплатил долги вашей семьи, Анриетта, и мне кажется… — Его голос оборвался.

— О да, вы купили ее за наши долги. Честный обмен, Габриель. Как бы то ни было, думаю, с лордом Гербертом я буду счастливее. Он, по крайней мере, мне верен.

— Шлюха! — взревел виконт, хватив кулаком по столу. — Скажите об этом вашему мужу, а не мне! Вон! Вон из моего дома!

С огромным достоинством графиня встала.

— Как только устрою свой отъезд, Габриель, я уеду. И уверяю вас, не вернусь.

Когда графиня спокойно вышла из комнаты, Рене заплакала — правда, не об изгнанной матери. Она опустилась на колени у ног дяди, взяла его руку в свои и взмолилась: