Мари-Бланш

Рене долго лежала на полу, стараясь оценить масштаб повреждений. Служанка подошла к ней с миской теплой воды и полотенцем, чтобы обмыть раны. Все пуговицы на блузке были вырваны с мясом, ткань порвана, болезненные красные полосы уже проступали на спине и на плечах. Она сообразила, что, пока Габриель бил ее, ничего не чувствовала. Боль пришла только теперь. Она размышляла, что же с нею не так, ведь она наслаждалась тем, что Габриель бьет ее, наслаждалась, что была объектом его ярости; чувствовала какую-то извращенную силу в том, что могла вызвать в нем столь необузданную страсть. Лучше уж такое внимание, думала она, пусть и причиняющее боль, чем пренебрежение или замена.

Придя в себя, Рене покорно пошла в кабинет Габриеля. Дядя-отец закрыл за нею дверь, взял ее за плечи, усадил на диван. Кривясь от его прикосновений, почти обезумев от боли, она не имела сил протестовать. Однако в этот миг еще и поняла, что больше не боится Габриеля, и теперь он по-настоящему не причинит ей боли, никогда.

— Послушай, дочь моя, — сказал он, — довольно хандрить. В последние дни ты была поистине несносна.

— Вы взяли негритянку в постель, на мое место, — ответила Рене, — Я ревную. Неужели непонятно? А вы еще и бьете меня за это? Почему бы просто не отослать меня?

— Пожалуйста, дочь моя, это ты должна понять. Я твой отец, хозяин этого дома, и моим приказам должно подчиняться всегда.

— Вы причинили мне боль. Избивали меня, как безумец. Если я доставляю вам столько неприятностей, почему бы просто не отослать меня в монастырь, как всегда желала мамà? — Рене заплакала.

Габриель обнял ее.

— Ты еще очень молода. И многого не понимаешь. Пойдем-ка наверх, в постель. — Он уткнулся лицом в ее волосы и пробормотал: — Мне очень трудно. Я твой отец, постарайся понять.

Каир, Египет Декабрь 1913 г

1

На обратном пути в Каир, за два дня до Рождества, Рене сидела на палубе дахабийе меж двух своих отцов, с ужасом думая о новой встрече с матерью. Она не представляла себе, что скажет ей.

И действительно, в первый же вечер в «Розах» графиня без предупреждения величественно вошла в гостиную с широкой улыбкой на лице. Искренне обрадованный встречей, граф встал, нежно поцеловал руку жены.

— О, дорогая, вы уж давненько порхаете по Каиру! Прошу вас, пора вернуться домой, к нам.

— Что вы, Морис, какое порхание, — отвечала графиня. — Я была весьма занята, помогала леди Уинтерботтом планировать ее ежегодный новогодний бал.

— Но поскольку мы теперь здесь, — сказал граф, — надеюсь, вы планируете вернуться к нам, в «Розы». Все прощено. Мы соскучились. Как я всегда говорил, дорогая, непростительных грехов не бывает.

— Вот как, теперь грешница я? — Графиня горько рассмеялась.

— Поцелуй свою мамà, — сказал виконт Рене, сам не делая ни малейших поползновений обнять графиню. Он явно с подозрением отнесся к ее непривычной беззаботности.

Рене послушно на миг обняла мать, обе не смотрели друг дружке в глаза.

— Нет, Морис, — сказала графиня, — я останусь у леди Уинтерботтом. Перед балом у нас еще масса дел.

— Тогда прошу вас, дорогая, хотя бы поужинать со мной сегодня вечером, — сказал граф.

— С удовольствием, Морис. А вы, Габриель, присоединитесь к нам?

— Я изрядно устал с дороги, — отвечал виконт. — Думаю, сегодня вечером я останусь дома, с дочерью.

— Ах, боюсь, на сей счет у меня для вас плохая новость, виконт, — сказала графиня с притворной симпатией. — Видите ли, удочерение основывалось на вашем утверждении, что вы разведены и она станет вашей единственной наследницей. Как вы безусловно помните, мы достигли именно такой договоренности. Однако недавно мне сообщили, что фактически вы и Аделаида не разведены. А значит, как ваша жена она остается единственной наследницей.

— Это неправда, — запротестовал Габриель. — Я разведен.

— Нет, Габриель, — победоносно заявила графиня. — Это ложь. Аделаида сама сказала мне, что полгода назад вы отклонили ее требование о разводе и признании брака недействительным. В результате удочерение будет аннулировано и ребенок возвращен под опеку настоящих родителей. И как ее мать я решила, что свое образование она завершит в монастыре. Возможно, монахини сумеют очистить ее от грехов.

— Нет, этот ребенок принадлежит мне! — вскричал Габриель. — И если вы добиваетесь скандала, Анриетта, я вас уничтожу. Клянусь, вы понятия не имеете, на что я способен.

— Ошибаетесь, Габриель. Я прекрасно знаю, на что вы способны. Достаточно спросить вашу жену или бедняжку Софи. — Она обернулась к мужу. — Морис, почему вы никогда не говорите с братом открыто? Или вы настолько скованы его финансовой поддержкой, что совершенно утратили все свое мужество?

Виновато опустив глаза, граф безмятежно запыхтел сигарой.

— В таком случае, Анриетта, полагаю, мне надо бы поговорить и с вами, по поводу ваших проступков, — пробормотал он.