– Ты такой гладкий и вкусно пахнешь! Антуан всегда немного колется. Ты будешь хорошо себя вести с мамой, да?! А то она тебя свяжет, как овцу!
– Я буду хорошо себя вести, обещаю!
Я протянул ей маленький сверток, который прихватил для нее. Энергично раздирая бумагу, она широко распахнула глаза, перед тем как одарить меня еще одним поцелуем. Потому что я такой гладкий.
– Смотри, мама, цветные карандаши и толстый альбом для рисования!
– Отлично! А теперь скажи ему спокойной ночи и пошли.
Мари проводила ее в кровать, рассказала коротенькую сказку и спустилась. Я воспользовался этим временем, чтобы выставить на стол бутылку вина и сходить за оставленной в машине орхидеей. Прежде я никогда не бывал так часто в цветочном магазине. Прямо скажем, я вообще не бывал в цветочных магазинах. Мадлен предпочитает шоколад.
На огне стояла чугунная кастрюля, от которой исходил восхитительный аромат. Стол был накрыт, и Сюзи написала наши имена на кусочках картона. Она кажется действительно очень развитой для своего возраста. Я почувствовал, что меня принимают. Они говорили между собой об этом ужине, они его подготовили. Они меня ждали. От этого становится хорошо на душе. И даже чертовски хорошо. Уже двадцать лет меня никто не ждет. Я не создан для одинокой жизни, иначе был бы счастлив, что меня никто не ждет. А ведь я все сделал, чтобы так оно и было. Поди пойми.
Я погладил Альберта, который спал в своей корзине, усталый после трудового дня.
– А он быстро к вам привык, этот пес. Обычно он не так сговорчив, – бросила она, спускаясь по лестнице.
– Наверно, чувствует мое к нему расположение.
Она была очень красива. Без особых затей. Широкие черные брюки, перехваченные внизу, мягкая ткань которых подчеркивала каждое движение. Хлопковая бледно-розовая рубашка с расстегнутыми двумя верхними пуговицами. И никакая больше не грозила расстегнуться. Она надела лифчик, его бретельки просвечивали сквозь ткань. Значит, ее соски будут вести себя прилично. Волнистые волосы мягко ложились вокруг платка, просто повязанного вокруг шеи. Легкий макияж. Едва-едва. Так же красива, как если бы шла доить коров. Мне было плевать с высокой колокольни на то, что она никогда не будет красоваться на обложках женских журналов. В глубине моих глаз она была красива. А я больше не был объективен.
Она улыбалась, вела себя раскованно и, казалось, была настроена провести приятный вечер, забыв о наших прошлых осложнениях.
– Спасибо за орхидею, она чудесная.
Потом взяла бутылку вина.
– Великолепный выбор.
Я остановился на анжуйском каберне позднего сбора, сказав себе, что мы могли бы начать с него в качестве аперитива, а потом допить в конце ужина.
Первое испытание я прошел с блеском. И слегка расслабился. Сердце начало успокаиваться.
Она поставила Нору Джонс – негромко, под сурдинку. Свеча на столе. Приглушенная атмосфера. Если отвлечься от металлического позвякивания перегородок в стойле и похрапывания Альберта, могло показаться, что в мире нет никого, кроме нас.
Я налил нам по бокалу, пока она хлопотала у плиты. Желудок у меня так и крутило – то ли от усиливающегося голода, то ли от нарастающего страха.
Наверно, ужины вдвоем – это как собеседование при приеме на работу: чем чаще они у тебя случаются, тем вольготней ты себя чувствуешь. Подобные этому я мог пересчитать по пальцам одной руки, причем рука вполне могла быть двупалой. А чтобы напротив сидела девушка, которая столь полно соответствовала всем критериям «моего вкуса», – такое случилось впервые.
20
21