Мари в вышине

А потом, в один прекрасный день, мы отправились к нему, чтобы одолжить какой-то агрегат. Искали его повсюду. Нет Альфреда. А ведь это было время Огней любви, сериала, который он бы не пропустил ни за что на свете. Бедняга, наверно, это скрашивало его одиночество. Даже редкие торговцы, которые отваживались к нему наведываться, знали, что в эти часы к нему лучше не соваться. В конце концов мы услышали, как в риге скулит собака. Она крутилась вокруг кипы сена. Подойдя ближе, мы увидели пару ног и пару рук, торчащих с каждой стороны кипы. Наверно, он пролежал там много дней, потому что в риге собрались все мухи. Прежде чем откатить кипу весом в триста килограмм, дед велел мне выйти и подождать снаружи, а еще предупредить жандармов. Я осталась. Я навидалась всякого. Но эту картину я буду вспоминать до конца жизни. Под кипой, которая его прикончила, мы обнаружили Альфреда, он был плоский, как жаба, которую переехали на дороге. Но в два раза более широкий. Пожарники[22] отвезли тело в похоронное бюро, и я так и не уразумела, как им удалось уместить его в гроб.

Его старшая сестра, которая не проявляла ни малейшего интереса ни к ферме, ни к брату, продала хозяйство общине.

А через несколько лет его арендовал Антуан.

Мы сошлись, будто знали друг друга с детства, и он очень скоро объяснил мне положение дел, чтобы избежать любой двусмысленности. Мы стали лучшими друзьями. Он был чистый, хорошо пах, и мухам в дом доступа не было.

В тот вечер, когда я явилась к нему с письмом Жюстена, я и призналась ему в любви, на которую он не мог ответить.

Прошло несколько недель, на протяжении которых меланхолия преследовала меня, как комарье летним вечером. Сколько ни маши руками, они все вьются и вьются…

А потом я начала обдумывать, не отправиться ли в Испанию на искусственное оплодотворение. Я все выяснила, дело казалось достаточно простым.

Три дня спустя я нашла у себя на письменном столе карточку осеменителя с нацарапанной запиской: Молодой кантальский бычок, горячий, хорошо сложенный, предлагает свое семя, чтобы осуществить мечту хорошенькой пиренейской брюнеточки. Произведено во Франции.

Я так и села у стола. Идея была странноватая. С одной стороны, голову сломаешь, как потом объяснить ребенку его происхождение, а с другой – очень соблазнительно представить себе ребенка от мужчины, которого я действительно люблю самой искренней любовью. В конечном счете, даже если мы не живем вместе, даже если мы не спим вместе, почему это должно выглядеть более абсурдным, чем переться через все Пиренеи за каким-то сперматозоидом? И уж во всяком случае, его предложение было куда более достойным, чем шанс сделать это с первым встречным, рискуя снова нарваться на сволочь вроде Жюстена. В моих глазах он был идеальным отцом, и пусть он гомосексуалист, разве это чем-то умаляет его достоинства?

– Сюзи знает, что он ее отец?

– Пока что нет. Он ее крестный. Мы решили подождать, пока она подрастет, чтобы все ей правильно объяснить. Тот факт, что он крестный, позволяет ему быть с ней рядом и учить, как отцу.

– Но, хм… У меня один вопрос, может нескромный…

– Как мы это сделали?

Я следила за своей температурой каждое утро. Когда наступал период овуляции, три вечера подряд Антуан приезжал ко мне, закрывался в ванной комнате, делал свои дела и сразу же давал мне шприц.

Впрыскивание, потом в течение пятнадцати минут особая поза йоги – надо стоять на руках, упираясь головой в пол, – и до следующего утра я не вставала, чтобы дать сперматозоидам возможность двигаться в правильном направлении. Он сам закрывал за собой дверь. Все равно у него были мои ключи.

Мы повторяли попытки на протяжении трех месяцев. И ничего. Во мне не уживалось. Хуже, чем у моих самых плохих коров. Мы с Антуаном здорово над этим смеялись. Профессиональный сдвиг.

А потом, на четвертой овуляции, он вышел из ванной комнаты с пустым шприцем. И сказал мне: Все, хватит! Я подумала, что он отступился, что ему надоела эта нелепая комедия. На глаза навернулись слезы. Он подошел ко мне и просто сказал: Ребенка делают не так.

Это была самая прекрасная ночь в моей жизни. Не знаю, как ему удалось, он мне никогда ничего не говорил, но я не думала ни о чем, кроме наших тел, и о том, ради чего мы это делаем. Может, он поступил так же. Или же думал о голом Орландо Блуме.

Не важно, главное, что его петушок смог и с женщиной управиться.

Сам акт, надо признать, был чисто механическим. Он не поднимал головы, уткнувшись лицом мне в шею, и совершал ритмичные движения, туда-сюда, все быстрее и быстрее. С него лил пот, как во время косьбы жарким летним днем. Я сосредоточилась на своей яйцеклетке, представляя, как она, теплая и светящаяся, перемещается по трубе в ожидании нападающих.