Мари в вышине

Она непременно желала расцеловать Сюзи, которая спасалась от нее на груди у Антуана. Потом принялась расспрашивать меня – что я делаю на ферме, как давно мы знакомы, и наконец ее понесло:

– Видишь, Антуан, как было бы здорово – маленькая семейка, как у твоей подружки.

– Хватит, мама! – попробовал он остановить ее сухим тоном.

– Правда-правда, милая женушка, которая подарила бы мне внучков, и отцу было бы приятно.

– Хватит же! – вспылил он.

Как ни в чем не бывало она продолжала, обращаясь ко мне:

– Вам не кажется, что это досадно – такой красивый мужчина?! А ведь у нас, на ферме, все для него было готово. Не такое уж хитрое дело – влюбиться в красивую девушку. Она красивая была, эта Сандрина, которую мы тебе подыскали. Но Антуан никогда и пальцем не пошевелил, чтобы нас порадовать.

Она выговорила это слащавым, чуть коварным тоном. Вроде гестаповца, который невозмутимо посылает один электрический разряд за другим.

– А мне кажется, досадно, что вы не принимаете сына таким, какой он есть.

Я не сдержалась. Такая уж я. Когда наезжают на дорогого мне человека, я показываю зубы. Даже если это его мать. Особенно если это его мать. Она повернулась спиной и сделала вид, что рассматривает коров. Я уверена, что она даже не понимает, какую боль причиняет сыну. Как мог Антуан появиться на свет из этого живота? Антуан, мой лучший друг, создание нежное, чувствительное, умное, уважительное и великодушное. Ошибка кастинга, реинкарнация, которая пошла наперекосяк, и вот вам результат: агнец, приземлившийся среди волков. Как Оливье.

И нечего тут мудрствовать лукаво. Я просто притягиваю агнцев, спасающихся от волков! Скоро смогу приют открывать.

В последний день он узнал, зачем она приезжала. Чтобы объявить ему о продаже фермы. Но они давали ему последний шанс: одну неделю, чтобы вернуться в Канталь, и верную дорогу к тому, чтобы вернуть себе хозяйство, – при условии, что он женится все на той же Сандрине. Свободной и десять лет спустя. Судите сами, что это была за красотка.

Он отвез мать на вокзал, вывел на платформу и отбыл, не дожидаясь поезда.

Приехал ко мне, и мы проговорили весь оставшийся день. Совершенно раздавленный.

Стыдящийся того, что познакомил меня с матерью.

Ну, не у него одного такая.

Несчастный от чувства, что его бросили.

Кто?

Страшащийся одиночества.

А я что, не в счет? Так, только чтобы жизнь подмаслить? (Мое масло чуть дороже, из-за улыбки молочницы в качестве довеска.) А он их теперь даже не замечал, моих улыбок.

Я все последние недели надрывалась, пытаясь втемяшить ему это в голову, но он не желал слушать. Нет, никто тебя не бросал, ну конечно, я по-прежнему тебя люблю, само собой, и Сюзи тоже. Нет, в наших отношениях ничего не изменилось. Да конечно же, приходи на ферму когда захочешь. Нет и нет, ты нам никогда не мешаешь. Ну, если только я не лежу полуголая на кухонном столе.

– Ага, вот видишь?! – поспешил он встрять.

Ну что ж он все передергивает! Никогда такого за ним не водилось. Он прекрасно знал, когда Оливье на работе, а мог и позвонить перед тем, как прийти.

Помянешь волка, то есть другого агнца, то есть агнца, который стал для некоторых волком, так он тут как тут: Оливье приехал на выходные. Агнец из Канталя собрал свои горести, как запихивают учебники в ранец, едва прозвенел звонок. Книжки уложены, оп, ранец на спину, хоть он и тяжелый. Не может же он выказать себя слабаком, это он-то, который грозился размазать в лепешку моего возлюбленного за малейшую провинность.