Марья-Искусница и Хозяин костяного замка (СИ)

Залетали иногда в окна вороны с письмами, частенько заглядывал внутрь конь облачный и ржанием угощение выпрашивал. Я тайком ему оладьи скармливала — уж очень умильно он клал башку на подоконник, губешки раскатывал и «т-п-р-р-р-р» ими делал.

Во второй половине дня я ковер свой ткала и садовнику помогала, осмотрительно к кольцу волшебных растений не приближаясь. Хотя с лозой мы подружились — я ей делала вкусный компост, а она со мной играла — щекотала, под ноги подкрадывалась.

Мерлин же либо из замка улетал, либо лечением занимался, либо гостей принимал волшебных. Кого я только не видела за это время! И чародеев в колпаках черных, и в тюрбанах персиянских, и в фесках, и волшебниц противных!

Ладно, волшебницы как одна были красавицами писаными, но все равно противными. Чем они там с колдуном занимались, о чем общались, не знаю, а подслушивать гордость не позволяла.

Хотя я бы подслушала, но во время приема гостей ставил Мерлин на лестнице двух стражников, которые никого не пускали. Даже на шажочек вон-ту ступеньку протереть.

* * *

Так прошли пять седьмиц, и все ближе был тот день, когда зелье волшебное, на батюшкиной крови свареное, готово должно было быть. Позвал Мерлин меня как-то в тайную комнату рядом с мастерской и показал: стоит на медленном огне котелок небольшой, варится, а в нем зелье светится цветом медовым, солнечным.

— Три дня варить осталось, — сказал мне колдун. — На четвертый съезжу к отцу твоему и попробую проклятье с него снять.

— Вот оно какое, зелье чудесное, — ахнула я. — Только бы удалось тебе все, Мерлин, совсем немного же осталось! Не может у тебя не выйти же!

— Вот и проверим, — хмыкнул он, а вижу, приятно ему. — Глядишь, и жениться не придется.

— Да уж не хотелось бы, — пробормотала я, переливы солнца в зелье рассматривая.

— Не хотелось бы? — проговорил он совсем рядом со мной. А голос странный! Я к нему обернулась — а колдун меня взглядом так и сверлит. Тут я подвох почуяла, а где — не пойму.

— Так сам же говорил, — сказала я, лоб морща, — что тебе за нелюбимую идти неохота. Да и мне за нелюбимого тоже не хочется. Нет, — заспешила я, видя, что он нахмурился, — я тебе хорошей женой буду, если обеты дам, но по любви же лучше?

— Лучше, — согласился он задумчиво. Еще раз меня оглядел хмуро и велел:

— Вот что, Марья, ты иди. Делом мне надо заняться.

— Да что я сказала-то не так?! — возмутилась я, ногой топнув.

— Все так, — усмехнулся он невесело. — Иди. И завтра не приходи, и вообще больше не приходи, работать мне надо. Через три дня все и решим.

Я и пискнуть не успела, как он меня выставил. Постояла у двери, постояла, развернулась, косой по спине хлопнув, и вниз пошла.

Ну его, только душу рвет мне. Сказал бы, что не так, неужто язык бы отсох? Хуже дитя малого. Лучше уж с конем его дружить. Вот Облаку дашь хлеба — он и дальше у тебя из рук есть будет. А мужики отчего-то сложнее. Особенно один, рыжий.

* * *

Стал Мерлин опять хмурым ходить, молчаливым. Я ему на следующий день завтрак принесла, поздоровалась ласково, обиду свою проглотив, улыбнулась теплее солнышка — ну чтобы лучше работалось ему, чтобы зелье быстрее создавалось. А Мерлин волком на меня поглядел, чуть ли не скалясь, и отвернулся.

А к обеду и вовсе приказал, чтобы Эльда ему подносы носила.

— Ест, чуть ли не мурчит, как кот, — брауни мне шепотом докладывала. — А вид потом блаженный, ровно кто по шерсти ласково погладил! Чем не угодила-то ему, Марья?

Я только вздыхала обиженно и руками разводила. Скучно мне стало без наших с колдуном разговоров и подшучиваний, без работы в мастерской его, да и взгляды его горячие ой как мне кровь грели. А теперь? Даже если мимо проходит, кивнет, чуть не заморозив, и не остановится, за руку не возьмет, головой не покачает, «Ох, Марья, Марья» не скажет. Вот и пойми, чем обидела его!

С горя я ковер с жар-птицей быстро закончила. А как подарить — не знаю. Скатала и в уголок поставила.

Так прошло три дня, наступило утро четвертого. Я всю ночь не спала, ворочалась, за батюшку переживая. Всего два дня осталось из семи седьмиц, Кащеем отпущенных!

И с утра все из рук валилось. Кашу пересолила, булочки с яблоками перепекла, одни головешки остались, хлеб не поднялся, молоко убежало… Эльда на все это посмотрела, и на меня, едва не плачущую, по спине меня погладила, головой покачала.

— Садись, — говорит, — у окошка и не трогай ничего. Толку сегодня с тебя не будет.

Села я, в окно смотрю, на ладонь голову положив, и вздыхаю. И радоваться надо, что батюшку не сегодня, зельем новым, так завтра, после замужества, разбудить выйдет, что домой я вернусь, а у меня слезы на глаза наворачиваются. Прикипела я к замку этому, везде тут моей рукой все налажено, каждую грядку и цветок знаю. Даже лепрекон перестал при встрече горшок за спину прятать, а один раз даже на золото взглянуть дозволил. С другого конца залы, но это ничего.

Еще бы хозяин замка этого сквозь меня не смотрел. А так уеду и уеду, он только обрадуется, что покой его никто не нарушает и перед глазами не мелькает. И вспоминать не будет!