Марья

И вдруг показалось мне, якобы за спиной моей стоит кто-то. Я обернулся и увидел в десяти шагах от себя незарытую могилу. Приблизившись, разглядел я эпитафию на надгробном камне и, имея некоторые познания в церковнославянском, перевел выбитые на камне слова. Их смысл означал, что в могиле захоронена некая Марья, годы жизни которой: 1773 - 1790.

Ба-а! - дошло до меня. Да это почти двести лет назад!

Из могильной ямы поднимался туман. Я подошел и заглянул в нее...

И в этот самый миг мне показалось, что сердце выпрыгнуло из моей груди и разорвалось на траве гнилым помидором...

К вечеру жара схлынула. Солнце клонилось к закату, вонзалось в горизонт и медленно погружалось.

Грабли, косы, вилы были сложены возле телеги. Развели костер, и мужики стали сооружать балаганы. Нежные срубленные березки сгибались, связывались прутьями и образовывали скелет балагана.

Стемнело.

Бабы выпустили на волю печальную песню:

Ой ты, до-олюшка моя-а-а

нещасли-ивая-а-а.

Ой ты, го-орюшко мое-о-о,

горе жгу-учее-е.

Я склоню-уся над реко-о-ой

тонкой и-ивою-у-у

Или, мо-ожет, обернусь

легкой тучею-у...

Летит песня черным лебедем. Летит, стонет.

... Разыгра-алась над земле-о-ой

непого-одушка-а-а.

За неми-илого отда-а-ал

меня ба-атюшка-а.

Ой, с неми-илым я живу-у-у

ровно го-од уж ка-а-ак,

А роди-имый мой ушел

во солдатушки-и...

Еще долго летает над лугом этот плач без слез.

После песни молчали, думали каждый о своем. Вскоре стали просить деда Анисима рассказать историю его жизни.

Деду Анисиму было за семьдесят. Жизнь он прожил бобылем и объяснял это одной и той же историей, которую с удовольствием рассказывал и в которую никто не верил. Однако старики в селе утверждали, что первая часть этой истории чистая правда.

- Было это, - начал свой рассказ дед Анисим, - лет пятьдесят назад, может поболе. Проезжала чрез село наше графиня. Звали ея, как и импритрицу тонешнюю, Анна. Да в карете ея ось лопнула. А я тоне кузнецом сельским являлся. Пришел до меня прикащик графиньский и говорит: "Ты, кузнец, кровь из носу, а почини карету. Ежели не сделаешь сие приказание гусударственной важности, ея сиятельство в ба-альшую печаль войдет". "Че ж, - грю, сделаем". Пошел я в кузницу, и к третьим петухам карета была в исправности. Вышла ко мне графиня. Ладная такая! Как вроде наша Марька, только у сиятельства гордость на личике индюшиная. "Как зовут тебя?" - спрашивает. "Анисим, - грю, - ИвАнов сын". НА тебе, Анисим свет Иванович, рупь на водку", - и уехала. На дороге лишь яблоки конские остались...

- Ну ты шпынь! - засмеялся женский голос. Смех поддержали и остальные.

- У-у, жеребцы! Че ржете-то? - вяло злился дед Анисим.

- Ладно-ладно. Продолжай. Чем дело кончилось?

- Сплю я как-то, - продолжал дед. - Сон мне мерещится необычайный. Будто я в кузнице делом своим занимаюсь, да вдруг дверь растворяется и входит графиня эта... Голая!

- Надо же так напиться! - смеялся кудрявый парень.

- Не пил я! Бог свидетель, не пил! Меня тоне изжога от браги донимала... А графиня была голая. Будто в баню пришла, а не в кузницу. Лядвеи играют, как вроде меха кузнечные, туго, притягательно. Укусить охота!

- Шалыган ты был, дед Анисим! - ехидно вставила дородная баба. - Не то что ныне.

- Я и щас еще о-хо-хо! - раздухарился дед и потянулся к бабе, чтобы схватить ее за грудь, но вляпался опорной рукой в конский помет. - Тьфу ты, язва длинногривая! - выругался он неведомо в чей адрес.

Лошади запряли ушами. Дед Анисим не знал, смеяться ему или злиться. Он торопливо вытирал руку об траву и портки.

После тяжелой работы людям в охоту повеселиться, но уважение к старшему заставило их вскоре притихнуть и уговаривать деда закончить рассказ.

Посопротивлявшись, он продолжал:

- Грит мне, значить, графиня: "Приходи по третьему дню к Красной горе. Ждать буду", - и исчезла, как туман на заре. Пришел я в назначенный день к Красной горе. Сижу жду, камушки в речку бросаю. Вдруг выходит она...

- Голая?

- Да не-е! В нарядах расфуфыренных, под подол вроде коромысло вставила. Не подол - кадка! Грит мне: "Я, Анисим свет Иванович, мужем своим отравлена. Сорок дней уж прошло, а душа моя на небо не отправляется. Знаю, кузнец, полюбил ты меня. Так отомсти же, убей мужа моего, и душа моя свободной станет". Не поверил я. А момент-то был такой раз в жизни приходится. "Ну, думаю, - не теряйся, Анисим!" Повалил я ея на траву и в губы ея алые бородой своей тычусь. Чую - Мать наша Богородица! - губы-то холодные! А графиня смеется и белой ручкой меня ласкает. Шепчет: "Убей мужа моего, убей". Испугался я до мокротЫ в портках, пустился бежать. Как до избы добрался Богу известно...

Дед Анисим замолчал. Скупая слеза, рожденная давно высохшими глазами, дрожала на щеке. Он встал и молча пошел к балагану.

Никто не спрашивал его, чем закончилась история. Знали от стариков, что через несколько дней после случая у Красной горы Анисим ушел в неизвестном направлении и вернулся в село лишь тридцать лет спустя. О том, что произошло с ним за эти годы, он никогда никому не рассказывал.