Мариам. Талант соединенный с мужеством

Если доводится быть в Кисловодске, я обязательно захожу к Ибрагимовой. Так было и на этот раз. Обычно тем для разговора с Марьям искать не надо. Когда человеку до всего есть дело, они обступают со всех сторон. Но больше всего она была взволнована одним: почему стали ссориться люди разных национальностей?

И где? У нас в стране, где мы жили как добрые соседи. Где дружба народов не пустой звук. Она скреплена кровью, куском хлеба, разделённым пополам.

– Прошедшая зима душу мне перевернула, – рассказывала Марьям. – В наш санаторий привезли детей из Армении после землетрясения. Выносили из автобусов и несли на руках в палаты замученных малышей, вели тех, кто постарше.

Теперь я многих знаю. Часто туда приходила, хотя на пенсии. Ноги сами несли.

Валентина Барсегян приехала из Спитака с четырьмя детьми. Трое своих, четвёртый – осиротевший племянник. Её девятилетнюю дочь Аннуш привезли с переломом позвоночника. Когда началось землетрясение, в школе шли уроки. Из тридцати шести учеников класса, где училась Аннуш, в живых осталось только пятеро. Аннуш спасло то, что она быстро залезла под парту.

Поплакала я вместе с бабушкой Мелконян из Ленинакана. Она меня с тоской спрашивала: «Моя невестка молодая, красивая, погибла, а я, старая, осталась жива – зачем?» Говорила ей, что жить надо ради внуков. А их у неё двое.

Сколько горя, сколько горя… Кажется, ничто уже не заставит этих людей чему-то радоваться. А ведь понемногу оттаивать стали. Сердцами их обогрели. Добрыми руками. Не только сотрудники нашего санатория. Вся страна обогревает. Армения не могла этого не почувствовать.

И ещё я подумала вот о чём. Санаторий «Десять лет Октября» – ведомственный, партийный. И вдвойне приятно, что именно здесь эти люди нашли приют. Приехали в основном армяне. А кто заботится о них?

Не хватит пальцев на обеих руках, чтобы перечислить их национальности.

И, знаете, наверное, не случайно в эти дни я часто вспоминала войну, сорок второй год.

Не всё, оказывается, я знал в биографии Ибрагимовой. Марьям дала мне просмотреть старую папку с фотографиями, вперемежку с деловыми бумажками, письмами.

На одном пожелтевшем листке читаю маленький текст: «Назначить директором дома инвалидов Отечественной войны Ибрагимову Марьям Ибрагимовну. 1942 г. Буйнакск».

Мне доводилось бывать в этом городе. Дорога туда из столицы Дагестана всё время в гору. Значит, в годы войны там находился дом инвалидов? И Марьям Ибрагимова там директорствовала? Ведь была тогда совсем девчонкой!

– Представьте, как всё было, – сказала Ибрагимова. – Вызвали в горком партии и велели: «Марьям, разворачивай дом инвалидов». Я стала было отнекиваться. Говорю, рано мне директором. Окончила только медицинское училище, а мединститут бросила, не до этого – война.

«Вот-вот, – отвечают, – потому что война, ты и будешь директором. Для израненных и покалеченных людей девушка-директор – самая подходящая кандидатура. Им сейчас тепло нужно, внимание. Ты им сестрой и матерью должна стать. А в остальном поможем».

Сестрой и матерью…

Они стали поступать в дом инвалидов очень скоро. Смотрела на них Марьям и украдкой плакала от жалости к этим молодым ребятам, совсем ещё мальчишкам.

Хорошо, если уцелела одна рука, а были и без рук.

Хорошо, если мог удержаться на одной ноге, иногда не было обеих.

Были оглохшие, плохо видевшие и совсем слепые. Замкнутые, ушедшие в себя, а то и громкие, бушующие в минуты отчаяния.

Не пугалась Марьям. Бросалась успокаивать. Видела перекошенное в страдании лицо, прижимала его к груди. Слова находились сами собой. Что-то шептала, шептала, шептала. Пока не переставали у кричащего вздрагивать плечи. Пока не затихал.

Как уберечь их от этого отчаяния? Как им внушить, что они ещё кому-то нужны? Это было самым трудным.

Однажды, рассказывала дальше Марьям, в дом инвалидов приехала ослепительной красоты девушка с отцом. Приехала невеста к нашему Михаилу. У него не было руки и не видел один глаз. Красный рубец пересекал высокий лоб.

При всех, никого не стесняясь, девушка подошла к Михаилу, обняла, долго целовала его и приговаривала: «Как ты мог, как ты мог не поверить…»

Михаил уехал из дома инвалидов вместе со своей невестой и её отцом. Долго прощался. Провожать их вышли все, кто мог ходить. Кто не мог, тех поднесли к окнам, чтобы видели.

А на другой день только случай помог избежать беды. Вбежал к Марьям Семён. Глухонемой завхоз из своих же инвалидов. Тоже верный помощник. Добродушный, огромного роста украинец.

Семён мычал, махал руками, обхватывал шею руками, звал за собой. Побежала за ним.

В сарае лежал безногий Валентин, молодой моряк с покалеченной челюстью. Он, как всегда, был в тельняшке. Рядом валялась верёвка. Валентин был без сознания. Семён успел вытащить его из петли. Случайно зашёл в сарай.

Потом было собрание. Это когда Валентин совсем пришёл в себя. Марьям собрания не назначала. Пришли к ней несколько человек и сказали, что собрание надо проводить. Не имел права Валентин так поступать. Должен за это держать ответ.