Марианна в огненном венке. Книга 1

— Я не знакома с обычаями вашей страны. Как должна я вас величать?

— Мне говорят — Бюлю-ханум. Последнее слово означает «сударыня»и употребляется непосредственно за именем. Если ваше сиятельство позволит, я буду так же обращаться к вам, чтобы не возбудить излишнее любопытство. Ревекка не должна знать, с кем она будет… иметь дело сегодня вечером.

— Тогда я буду Марианна-ханум, — повеселела молодая женщина. — Получается красивое имя.

Это небольшое знакомство с местными обычаями сломало лед недоверия. Госпожа Облако, явно обрадованная миссией, так решительно порвавшей с монотонностью ее существования, начала стрекотать как сорока.

Очевидно, она значительно старше, чем можно предположить по ее свежему голосу, ибо она представилась как давняя подруга Нахшидиль, с которой она познакомилась после появления той в гареме: белокурой рабыней, доведенной до отчаяния похищением в Атлантике, пребыванием в Алжире и путешествием на берберийской шебеке. Сама Бюлю, в то время состояла в том гареме, где, удостоившись чести дважды побывать в императорском алькове, получила звание икбалы, то есть фаворитки. Но после смерти старого султана она попала в число «увольняемых» женщин, которых преподносили как подарок высокопоставленным чиновникам. Она стала женой сановника по имени Халил Мустафа-паша, который занимал трудную, но достойную зависти должность дефтордара, другими словами, министра финансов.

Эта смена ситуации ничуть не огорчила Бюлю, ставшую Бюлю-ханум, не считавшую неуместным поддерживать отношения с обновленным составом гарема. Этот брак дал ей высокое положение, кроткого и послушного мужа, которым она руководила, как это делает любая турчанка со своим супругом. По ее словам, Мустафа-паша был превосходным килибиком (муж, которого водит за нос жена) и избрал личным девизом курдскую поговорку: «Тот, кто не боится своей жены, не достоин имени мужчины…»

К несчастью, этот образцовый муж спустя несколько лет отправился к гуриям в рай, и Бюлю-ханум, став вдовой, была введена хозяйкой гардероба в дом султанши-матери, с которой она все время поддерживала очень теплые отношения. Именно этим отношениям она обязана превосходным знанием «языка франков», которым она пользовалась с безупречной ловкостью и быстротой.

В то время как Бюлю непрерывно болтала, арба, впереди которой шествовал фонарщик, кричавший через равные промежутки голосом пьяного муэдзина: «Берегись!», следовала своей дорогой по крутым подъемам и спускам Перы мимо окруженных виноградниками христианских монастырей, дворцов западных посольств и домов богатых торговцев. На главной улице небольшие венецианские и провансальские кафе были уже закрыты, потому что за исключением ночей Рамазана, закончившихся три недели назад, после захода солнца в османской столице неохотно выходили на улицы, кроме, пожалуй, района Пера-Галата, где полицейские предписания были менее суровыми, но где тем не менее обязанность выходить с фонарем оставалась неизменной и поддерживалась карательными санкциями. Поэтому редкие прохожие шли с фонарями из жести и жатой бумаги, которые придавали тройному городу вид вечного праздника.

Внезапно экипаж свернул вправо, вдоль здания с огромными стенами, увенчанными куполами и минаретом, сверкавшими под восходящей луной. Болтунья на мгновение умолкла, прислушалась… Донеслись слабые звуки флейты, струящиеся из здания, словно горный ручеек.

— Что это такое? — прошептала Марианна. — Откуда музыка?

— Оттуда! Это текке… монастырь крутящихся дервишей. Музыка означает, что начинаются их молитвы и они будут крутиться и крутиться, как планеты вокруг Солнца… и это будет продолжаться всю ночь.

— Как печальна эта музыка! Будто жалоба!

— «Слушай тростниковую флейту, — зазвучал перевод, — она говорит:» С тех пор как меня срезали в болотных зарослях, мужчины и женщины жалуются моим голосом…«И всякий, попадающий далеко от родины стремится снова соединиться с ней…»

Голос госпожи Облако как бы удалялся, и Марианна позволила себе увлечься поэзией слов, которые нашли в ее душе удивительный отклик. Но она все же заметила, что по сигналу ее спутницы арба остановилась и Бюлю-ханум, которая и до этого несколько раз оборачивалась, снова, отодвинув занавеску, посмотрела в заднее окно.

— Мы остановились? Почему?

— Чтобы убедиться кое в чем. Мне кажется, что нас преследуют… Когда я приказала остановиться, я увидела, как какая-то тень бросилась за один из контрфорсов монастыря. Тень, которая скрывается, раз она без фонаря… Сейчас мы понаблюдаем.

Хлопнув кучера рукой по плечу, она дала сигнал трогаться, и арба возобновила движение по отлогому спуску. И в этот момент Марианна, тоже обернувшаяся назад, отчетливо заметила тень, отделившуюся от стены и последовавшую за ними, правда, на почтительном расстоянии.

— Кто бы это мог быть? — пробормотала Бюлю. — Надо иметь большое мужество, чтобы осмелиться преследовать придворную даму, и еще большее, чтобы выйти без света! Надеюсь, что это не враг…