Марид Одран

Я пожал плечами и взял стакан. Мы с Френчи чокнулись и осушили их залпом. Жаку пришлось повозиться со своим подольше. Он был невеликим питухом.

— Марид, — сказал Френчи, внезапно посерьезнев, — а что будет со мной и с моим баром, если я отклоню ваше щедрое предложение? Что, если я откажусь? Это, в конце концов, мой клуб, и мне решать, что тут будет, а что нет. Я не хочу цифровой связи. Что на это скажет Папа?

Я нахмурился и покачал головой.

— Как давно мы знакомы, Френчи? Он только посмотрел на меня.

— Возьми устройство, — тихо сказал я.

Он был настолько велик, что мог переломить меня пополам, однако он знал, что момент критический. Он понимал, что, если вышвырнет меня из клуба, это не сочтут подходящим ответом. Он встал с тяжелым вздохом.

— Ладно, Марид, — сказал он, — запиши меня. Но не думай, что я не понимаю, что это значит.

Я ухмыльнулся.

— Все не так плохо, Френчи. Вот твоя тысяча киамов. — Я вынул из кармана джеллабы запечатанный конверт и протянул ему.

Френчи вырвал его у меня и отвернулся. Он побрел в свой офис, не сказав мне ни слова.

— Сегодня в полдень, — сказал я Жаку, — можешь предложить ту же тысячу киамов Большому Элу и прочим, но свои деньги они получат, когда установят устройство связи. Понял?

Жак кивнул. Отодвинул недопитый стакан с виски.

— И за каждый терминал я получу комиссионные?

Сто киамов, — сказал я. Я был уверен, что Жак получит большой навар, продавая устройства нашим друзьям и соседям, особенно при такой наживке, как комиссионные. Сто киамов с каждой продажи, да еще и при поддержке Фридландер-Бея.

— Сделаю, что смогу, Марид, — сказал он. Похоже, теперь он был несколько более уверен. Он медленно допил эквадорское пиво из своей бутылки.

Чуть позже ахайский посетитель встал и открыл свой портфель. Оттуда он вынул тонкий сверток.

— Это тебе, — сказал он Теони. — Не открывай, пока я не уйду. — Он наклонился, поцеловал ее в щеку и снова вышел на солнечный свет.

Теони начала разворачивать бумагу. Открыла сверток и нашла там книгу в кожаном переплете. Когда она открыла ее, у меня, на поясе зазвонил телефон. Я отцепил его и сказал:

— Алло.

— Это Марид Одран? — спросил хриплый голос.

— Да, — ответил я.

— Это доктор Садик Абд ар-Раззак.

— Это был имам, который подписал наш приговор. Я встревожился.

Теони вскочила и указала вслед джентльмену из Ахайи.

— Знаешь, кто это был? — закричала она, заливаясь слезами. — Это был мой отец!

Дейлия, Жак и я посмотрели на Теони. Такое в Будайине случается сплошь и рядом. Нечего было волноваться.

— Мне хотелось бы поговорить о том, как вы собираетесь очистить свое имя, — сказал Абд ар-Раззак. — Я не потерплю никакого нарушения мусульманских законов. Я разрешаю вам посетить меня сегодня в два.

Он бросил трубку раньше, чем я успел ответить. Я подвинул устройство цифровой связи в чемоданчике Жаку, он закрыл крышку и пошел по делам.

— Ладно, — сказал я Дейлии, — я должен поговорить со всеми, кто, по-моему, замешан в деле Халида Максвелла. Потому отправляюсь по первому кругу.

Она посмотрела на меня и вытерла стойку тряпкой. Она понятия не имела, о чем я говорю. 

Глава 13

Я пролежал в постели с другим романом Латфи Гада до трех часов ночи. В желудке у меня урчало, в ушах звенело, и через некоторое время я осознал, что потею так, что все простыни промокли. Я просто психовал на всю катушку.

Что ж, герои не должны расклеиваться. Взять хотя бы аль-Каддани, непоколебимого детектива из романов Гада. Он никогда не поддавался панике. Он никогда не бодрствовал ночь напролет оттого, что ему хотелось удрать куда-нибудь подальше и начать все сначала. После пары часов нервотрепки я решил взять себя в руки, и немедленно. Я вылез из мокрой постели и пошел за своей аптечкой, что была в другом конце спальни.

Она была набита лекарствами, и у меня несколько секунд ушло на то, чтобы сообразить, что выбрать. Наконец я решил, что приму транквилизатор. Я пытался покончить со своей старой привычкой принимать для успокоения наркотики, но сейчас была ситуация, когда мои любимые таблетки и капсулы предписываются вполне законно. Я остановился на паксиуме, приняв двенадцать таблеток лавандового цвета и четыре желтых. Это притупит остроту моего психоза, сказал себе я.

Я снова лег, шлепнулся на подушки и прочел еще пару глав. Подождал, пока паксиум подействует, и через час или около того действительно почувствовал слабые, еле заметные признаки эйфории. Она, словно сахар, застывающий на птифуре, покрыла мои страдания. Но под этой тонкой корочкой в моей душе все еще копошились мрачные опасения.

Я снова встал и босиком пошел в уборную. Открыл аптечку и откопал в ней восемь таблеток соннеина, моего любимого болеутоляющего. На самом деле я не чувствовал серьезной боли, просто подумал, что опийное тепло изгонит остатки моего беспокойства. Я проглотил белые таблетки и запил их минералкой.