Марий и Сулла

Подбежал Гай Флавий Фимбрия. Это был молодой щеголь, жестокий, заносчивый, корыстолюбивый. Он мечтал о богатстве и власти, и жертвами его были преимущественно состоятельные люди.

— Друзья Суллы перебиты, — воскликнул он, — консул Октавий умерщвлен! Поверив окружающим его халдеям, что ничего дурного с ним не случится, он остался в городе и удалился на Яникул: рабы несли его на консульском кресле, и патриции из знаменитых фамилий окружали его. Октавию отрубили голову… Что прикажешь сделать с нею?

— Прикрепить к ростре… А скажи, все ли приверженцы Суллы уничтожены?

— Увы, большинство бежало! Но не сердись, мы их выловим…

— А Квинт Лутаций Катул? — вспомнил Марий, и медвежьи глаза его злобно сверкнули. — Убит?

— Не знаю, — сказал Фимбрия.

— Идем поскорее, иначе он залезет, как клоп, в какую-нибудь щель! — крикнул Марий.

Они пошли в сопровождении нескольких плебеев. По пути к ним присоединился сын Мария. Его одежда была испачкана кровью.

— Дом Суллы разрушен, — сказал он, — имущество расхищено, а Метелла с детьми бежала… Пусть гибнут все!

— Верно! — воскликнул Мульвий. — Пора, наконец, чтоб нобили уступили место плебеям! Помнишь, вождь, Мерулу, консулярного мужа и жреца Юпитера? Мои воины, преследуя его, загнали в храм, и там он вскрыл себе жилы… А Марка Антония Оратора мы убили… Жаль, что сын его скрылся у понтифика!

— Не напасть ли нам на Метелла? — предложил Марий.

— Нет, нет! — испугался. Мульвий. — Народ не потерпит оскорбления верховного жреца!

Они остановились у дома Катула и постучали. Никто не ответил.

— Мульвий, зови людей! — крикнул Марий. — Взломаем дверь…

— Он обезумел от страха и забился под тунику невольницы! — засмеялся молодой Марий. — Но мы вытащим его оттуда…

— Тем более, — засмеялся Фимбрия, — что медный бык, захваченный им у кимбров, не сможет укрыть его в своей утробе!

Когда через взломанную дверь они проникли в атриум, их охватил запах угара. Они остановились в недоумении, а вождь, зажимая нос, вошел в кубикулюм и громко крикнул:

— Ко мне! Тут темно. Огня!

Люди бросились на его зов. Смоляной факел шипел, потрескивая в руке Мульвия. Серый чад заполнял кубикулюм. На ложе находилось распростертое тело Катула с посиневшим лицом и выпученными глазами. Перед ним на круглом столе стояли фиалы с вином, на треножнике лежал зарезанный петух, чуть подальше дымилась жаровня.

— Злодей предупредил наш замысел! — заскрежетал зубами Марий. — О, проклятый…

— Предусмотрительный муж, — усмехнулся сын, — он по примеру Сократа, посвятил Эскулапу петуха, а затем совершил возлияние, должно быть, Юпитеру-освободителю…

Задыхаясь от дыма, они выбежали на улицу.

XXIII

Сформировав из рабов и разорившихся земледельцев отряд Немезиды, Мульвий приказал нарисовать на знамени головы Гракхов и принялся истреблять нобилей.

Он обладал особенным чутьем и хитростью: никто не мог от него укрыться, и головы каждый день выставлялись на рострах; иногда они там не помещались, и их приходилось ставить одна на другую. А тела казненных разлагались на улицах, заражая город трупным запахом.

Мульвий ожесточился. Он мстил за годы бесправия, нищеты и голода, за годы обманутых надежд, за развал семьи и убийство брата. Он не жалел матрон и детей, принадлежавших к знатным фамилиям, и ему казалось, что сама Немезида направляет его руку против злодеев.

Видя неистовство Цинны, холодную жестокость обоих Мариев и суровость Гнея Папирия Карбона, Мульвий неодобрительно посматривал на Сертория. Кривой на левый глаз, потерянный в Союзническую войну, с лицом женственным, несколько грустным, Серторий был гуманнее своих коллег: он не участвовал в избиениях и насилиях над гражданами и неоднократно обвинял Мария в чрезмерной жестокости.

Недоброжелательство Мульвия зародилось после того, как Серторий, проходя однажды по улице, остановился перед домом, который грабили воины Мульвия. Серторий молча смотрел на расхищение. Но когда увидел рабов, насиловавших малолетних детей, — не выдержал: выхватил меч и двоих уложил на месте. Остальные разбежались.

Мульвий, бледный от гнева, готов был броситься на Сертория, но тот, не дав ему выговорить ни слова, спросил:

— Ты начальник? Ты? Так почему же допускаешь бесчинства?

— Это не бесчинства, — хмуро ответил Мульвий. — Злодеи должны быть уничтожены…

— Злодеи — да, но ты воюешь с женщинами и детьми! Стыдись!

Мульвий побагровел.

— Не тебе меня учить, — сдавленным шепотом вымолвил он. — Милосердие — удел женоподобных…

Серторий спокойно поднял меч.

— Еще одно слово — и я уложу тебя на месте, клянусь Минервой!

Это было неожиданно, и Мульвий смущенно опустил голову.

— Я как-нибудь проверю твоих людей. И если захвачу на месте преступления — пощады не будет!

Мульвий скрепя сердце подчинился, но недоброжелательство осталось. Он избегал Сертория, а когда тот однажды сказал: «Консул Цинна передал твой отряд и отряд бардиэев в мое распоряжение», Мульвий, вспыхнув, побежал к Марию.

В атриуме было много гостей, а из таблинума доносился голос Цинны.

Старик, терзаемый недугом, пил вино и слушал хвастливую речь центуриона, рассказывавшего об убийстве претора.