Мария

У Виктора была страсть – искусство и литература, в особенности, поэзия. В его комнате стоял огромный книжный стеллаж, до отказа забитый книгами. Он мог читать сутками напролет, читал он всё, и если это были стихи, то понравившиеся он заучивал сразу же. Любил он рассматривать альбомы по искусству и архитектуре, изучал особенности архитектуры разных городов. Особую любовь он испытывал к Санкт-Петербургу, бывать в котором ему приходилось неоднократно. Он мог бродить по его улочкам сутками. Москва, возможно, потому, что он тут родился и вырос, не вызывала в нем такой страсти, тем не менее и её улицы не оставались без его внимания. Вместе со всеми музеями и галереями, посещение которых он считал обязательным и регулярным. Он был уверен, что рассматривая шедевры живописи, он впитывает в себя их красоту и загадочность гения. Он был романтиком, как не смешно это звучит в наше время.

Выходные он посвятил прогулкам по центру Москвы и посещению Пушкинского музея, представившего выставки нескольких зарубежных художников. В первый день, в субботу, он так устал за день, что придя домой, наскоро поужинав и даже не почитав перед сном, он завалился в постель и тут же уснул. И лишь в воскресенье вечером, уже улегшись в кровать, он вспомнил о сне, виденном позапрошлой ночью. Он никак не мог восстановить его картину, даже не картину, а ощущения самого сна, ощущение невиданного доселе страха. Ведь, кроме страха во сне ничего не было. Как можно было увидеть страх? Тьма, холод, озноб, жар и глухой шум. Больше ничего не было. Но это был именно страх. Из прошлого? Из будущего? Последствие чего-то неведомого или предчувствие чего-то. Страх… Размышляя, Виктор долго не мог заснуть. Ему казалось, что он уже не сможет спать, пока не разгадает тайну ощущения сна. Тайну ощущения страха. Тайну этого страха, его природу.

Генрих очнулся от стука в дверь. Он обнаружил себя, лежащим на полу. Рядом, в пробившихся через окно лучах утреннего солнца сверкало лезвие его меча. С трудом поднявшись, он направился к двери. Подойдя, он остановился и прислушался к шуму, доносившемуся из-за двери и, судя по всему, уже распространившемуся по всему замку. Генрих невольно опустил голову. Он понял причину шума и суеты. Медленно отворив дверь, он встретился с заплаканным лицом его служанки, Марты.

– Господин… – начала она.

– Я знаю, – тяжело выговорил Генрих.

– Ваш батюшка, – не слушая его, продолжала Марта, – он… Храни господи его душу… Ночью он преставился. О, Генрих, пойдемте, я провожу вас к вашей матушке. Ей нужна ваша поддержка.

Генриху казалось, что он попал в туман. Толи слёзы заволокли его глаза и не отпускали их, толи переполох в замке создавал такое ощущение.

Мать сидела на коленях перед кроватью мужа.

– Матушка, – тихо произнес Генрих.

– Сын! – мать вскочила, бросилась в его объятья и разразилась рыданием.

«Чёрный всадник забрал его», – хотел было сказать Генрих, но к его изумлению, мать его опередила.

– Чёрный всадник забрал несчастного, – сквозь слёзы простонала мать.

– Матушка, что вы такое говорите? – воскликнул Генрих.

– Да, милый, это нечистая сила, та о которой твой отец твердил в первый год своего возвращения из Святой земли. Господь покарал его, его и его брата, Альберта.

– Но почему вы так думаете, матушка?

– Ты многого не знаешь, сын. Ты не знаешь, что они творили в походах. Нечистый забрал их. Дьявол возложил свою длань на наши места.

– Я думал…

– Молчи, сын. Довольно горя. Нас испытывали всё то время, что твой отец молчал, отца испытывал, и наконец, прибрал его к себе.

– Зачем ты это говоришь, мама?

– Не говори этого никому, сынок. Никому. Ты чист душой. Оставайся таким, не дай Дьяволу завладеть ею. Отца отпоют и похоронят. Всё будет, как следует, как и должно быть у честных христиан. Боже мой! Боже мой! Мессу проведём в церкви. Нам помогут всё организовать. Ты иди, побудь один. Тебя позовут…

– Но мама, можно…– Генрих хотел подойти к покойному, но мать не пустила его.

– Да убережет тебя господь. Ступай.

Генрих повиновался и направился к себе.

– Генрих! – окликнула его мать, – теперь ты глава дома, барон Траубе.

– Да, матушка, – Генрих склонил голову.

– 2 –

Порыв теплого майского ветра толкнул форточку на пятом этаже могущественного ведомства, заставив выглянуть в окно и бросить строгий взгляд на Лубянскую площадь и кружившие по ней автомобили. Дела неумолимо развернули взгляд обратно, вглубь кабинета.

– Проходи полковник, что повис в дверях, как какой-то курсантик, – скомандовал генерал Корнеев.

Здравие желаю, товарищ генерал!– полковник Железнов бодро вошел в кабинет и встал возле стола, напротив генерала.

Присаживайся. Что привело тебя в столь неурочный час? Отчет я от тебя ждал только через неделю.

– Прошу прощения, товарищ генерал, непредвиденные обстоятельства.

– В чью пользу?

– Не в нашу, к моему глубокому сожалению.

– Мне стоит волноваться?

– Товарищ генерал…

– В какой сфере течь?

– В финансовой.

– Черт возьми, Железнов, тут-то что не так? Операция через четыре месяца. Твои буржуи денег откопать не могут?

– Деньги есть. Проблема возникла с их перекачкой.