Мария Антуанетта

Реформы становились необходимы как воздух. В августе 1786 года Калонн представил королю «проект улучшения финансового положения», включавший большую часть реформ, ранее предложенных Тюрго и Неккером. Понимая, что проект встретит противодействие все тех же привилегированных сословий, Калонн, несмотря на сопротивление королевы, убедил короля в необходимости созвать собрание нотаблей, куда должны были войти 144 видных представителя дворянства, духовенства и городских верхов, назначенные королем. (Последний раз такое собрание созывалось 160 лет назад, во времена правления Ришелье.) Людовик XVI полагал, что после одобрения знатью парламенты не станут чинить препятствий предложенным реформам и утвердят их. Но его расчеты не оправдались. Открывшееся 22 февраля 1787 года собрание отказалось принять план Калонна, мнения его членов разделились, и они погрязли в пустопорожних дебатах, на что парижские перья незамедлительно отозвались листовкой следующего содержания: «…господин генеральный контролер собрал новую труппу комедиантов, которые в присутствии двора исполнят пьесу “Фальшивые признания”, небольшой дивертисмент “Вынужденное согласие” и аллегорический балет-пантомиму, сочиненную господином Калонном, под названием “Бочка Данаид”». Внимательно следивший за всем, что происходило во Франции, Кауниц назвал собрание «навязанной королю клоунадой». А королева, с самого начала противившаяся созыву нотаблей, писала брату: «Я не жду от этого собрания ничего хорошего, оно только возбуждает умы, и все это может завести очень далеко. Время идет, а мы по-прежнему на том же месте, что и в первый день. Есть масса вопросов, в которых я ничего не понимаю, да и мало кто разбирается… пусть высказываются, а потом король решит по-своему. Главное, ни к чему хорошему это не приведет». Подобные мысли свидетельствовали о глубоких внутренних переменах, происходивших с королевой. Общественное мнение, раздувшее до вселенского скандала мошенничество, совершенное, в сущности, тщеславными и алчными людишками, заставило ее, наконец, осознать, какую жгучую ненависть питают к ней ее собственные подданные, как богатые, так и бедные, как знатные, так и простолюдины. И неизвестно, кто больше. Поэтому когда Иосиф предложил ей встретиться в Брюсселе, она, не раздумывая, отказалась.

Невзирая на угрозу вновь стать мишенью для клеветы (после бегства Ла Мотт многие заговорили о пересмотре дела), Мария Антуанетта — возможно, неожиданно для себя — почувствовала себя французской королевой. Раньше она не раз заявляла и матери, и брату, и Мерси, что стала настоящей француженкой, но это были лишь слова, которыми она пыталась убедить живущую в ней Гретхен расстаться со своим уютным немецким прошлым. Гретхен исчезла, немецкий дом растаял в тумане былого, а все, что было ей дорого, что составляло ее счастье, сосредоточилось здесь, во Франции, в ееФранции. Ее дети. Ее супруг. Ее любовь. Ее народ, взваливший на нее вину за все беды Франции. Если бы она почувствовала, именно почувствовала, это раньше — она всегда руководствовалась чувствами и никогда ничего не просчитывала заранее, — быть может, все сложилось бы иначе. Но об этом лучше не думать, тем более что все больше решений требовали ее участия. Помимо политических вопросов ее внимания требовали дети, ставшие для нее главным источником и радостей, и горестей. От болезни скончалась, не дожив до года, малышка Софи. Дофин, смышленый не по годам ребенок, болел; у него начались проблемы с позвоночником, и врачи заковали его в железный корсет. Страшась подумать, что недуг может оказаться неисцелимым, родители надеялись, что сын их поправится, и продолжали обучать мальчика всевозможным наукам и языкам; ограниченный в движениях ребенок с удовольствием проводил время за книгами. Короля все чаще охватывала депрессия, единственным лекарством от которой являлась охота. Чувствуя, как руль государственного корабля выскальзывает из рук слабовольного супруга, королева попыталась его подхватить и, стремясь разобраться в государственных делах, стала ходить на заседания Совета. Приученная с детства почитать мужа и монарха, она постаралась встать вровень с ним, только когда почувствовала, что в любую минуту он может упасть со своей вершины.