Легкомыслие королевы переходило все границы, и Мерси хотел образумить ее. Он старался внушить ей, «что первым и самым основным условием, необходимым для ее счастья, было доброе отношение с королем и согласие с особенностями его характера. Что же касалось его странных привычек и привязанностей, то король, спокойный и методичный, привыкший к порядку и уравновешенности, освободится от них, когда его, в свою очередь, освободят от нескончаемых, шумных праздников». Он упорно продолжал ей повторять, «что противопоставляя королю бесконечный поток балов и увеселений, она только больше сделает его серьезным, душа его очерствеет, и так же быстро исчезнет доверие, вся его любезность и любовь пропадет, если все оставить по-прежнему». Какое-то время Мария-Антуанетта пыталась прислушиваться к слова Мерси, но вскоре она снова почувствовала настоятельную потребность в развлечениях, словно опасалась умереть со скуки.
Все готовились к церемонии коронации, которая должна была состояться в следующем месяце. По французской традиции, короновался только король, а королева присутствовала при священной церемонии.
У Марии-Антуанетты были другие заботы. Когда она не выезжала на прогулки с графом д'Артуа, то проводила время со своими новыми друзьями. Реформы
Тюрго, «мучная война», которая наводила ужас на все королевство, все это не интересовало королеву, она не стремилась ни понять политику министров, ни узнать причины, ее породившие. И все эти волнения в стране служили лишь хорошим предлогом для сподвижников Шуазеля, чтобы снова заговорить с королевой о необходимости вернуть прежнего министра. В начале апреля графиня де Брион, которая была известна как любовница Шуазеля, отправила Марии-Антуанетте письмо, в котором говорила об ужасной ситуации, которая сложилась во Франции. Естественно, она описала Шуазеля как единственного человека, способного вернуть Франции былую славу. Королева же случайно дает это письмо своему мужу, который приходит в ярость от подобного заявления. Разумеется, теперь было уже бесполезно говорить с ним о ненавистном ему министре.
Однако шуазелисты не отказались от борьбы. Они замыслили новый план. Для того чтобы вернуть Шуазеля к власти, нужно было освободиться от Морепа. Весь этот сложный маневр состоял в том, чтобы добиться ссылки герцога д'Эгильона, за которой вскоре последовала бы отставка Морепа. Уставший от бесконечных интриг противников, старик потерял бы силы и предпочел уйти в отставку. В этом случае король вернул бы прежнего министра. Шуазелисты все свои надежды возлагали на королеву, которой предназначалось быть в центре их интриг. Авторы этого плана доказывали полное отсутствие политической интуиции, полагаясь на сомнительное влияние королевы, слабость короля и власть министров.
Безенваль начал с того, что настроил Марию-Антуанетту против герцога д'Эгильона. «Одной заинтересованности королевы хватило бы для того, чтобы атаковать д'Эгильона, поскольку у меня нет никаких личных причин для ненависти к герцогу, который, впрочем, был инициатором интриг против Шуазеля. И только это пробуждает во мне желание отомстить ему. Невозможно даже предположить возможность возвращения Шуазеля, когда д'Эгильон находится о ворот власти», — писал он в своих мемуарах. Королева, которая всегда недолюбливала д'Эгильона, была готова слушать кого угодно. В общем, обстоятельства для осуществления этого плана были самые благоприятные.
Убедить королеву в необходимости отставки д'Эгильона было детской игрой для старого хитреца Безенваля, и не более. Задача упрощалась сплетнями и слухами, крайне неприятными, которые ходили о королеве в столице. Он без труда сумел убедить Марию-Антуанетту в том, что их автором был не кто иной, как герцог д'Эгильон. Мария-Антуанетта решила вызвать к себе Сартена, бывшего лейтенанта полиции, чтобы «приказать ему принять все необходимые меры для пресечения свободы слова в парижских кабачках». Опасаясь, что ее не встретят громом оваций, как обычно, она решила не отправляться в Оперу на «Орфея» Глюка. По совету Безенваля, Мария-Антуанетта «начала настраивать короля против д'Эгильона». Не проходило ни одного дня, чтобы Мария-Антуанетта не заговорила с королем на эту тему. Уставший от бесконечных сцен жены, обессилевший от слез, Людовик XVI пообещал выслать герцога в его владения в Турене.