Мария, дочь Бургундии

Городские власти и командование гарнизона из кожи вон лезли, стараясь устроить всех как можно лучше, организовали прекрасный ужин. Но у Маргарет не было аппетита, хотя, стараясь никого не обидеть, она все похвалила и даже что-то съела, хотя и с трудом. Ей подтвердили, что нападения ландскнехтов сейчас – дело обычное, многие остались без средств к существованию, а ведь с ними в чужие края отправляется многочисленный обоз: женщины – матери, жены, сестры, ну и другие тоже, для «всяких нужд», торговцы, ремесленники, занимающиеся их вооружением. Словом, всех надо кормить, а нечем.

Глава 2. Юность Марии

Маргарет рано отправилась спать. «Вот я и дома! – подумала она. – Хорошо же он меня встречает. Смешно было думать, что здесь будет вечный праздник, жизнь в любви, покое и согласии». Почему-то в последнее время все это именно так и представлялось юной герцогине. Возможно, это было навеяно рассказами о Бургундии и ее предках, в которых преобладали роскошь и пиры. Да и надолго ли она здесь? Почему она решила, что обретает дом и покой? Маргарет уже достаточно хорошо разбиралась в политике, чтобы знать, что первое, чем займутся ее родные, – это поисками жениха для нее. Возможно, он уже найден. Как там сказал этот страшный де Брисоне: «В Европе еще много королей». Вот уж воистину. Куда ей придется отправляться в следующий раз?

Маргарет почувствовала, что ей холодно и неуютно. В темноте ей послышались шорохи, скрип и какие-то шаги, незнакомая комната с высоким потолком показалась страшной. И что это там, в углу? Она промучилась еще какое-то время, а потом решилась и разбудила мадам де Альвен, которая спала с ней в одном помещении. Та проснулась легко и быстро, как это свойственно пожилым людям. Позвала служанок, затопили камин, принесли факелы и свечи. Маргарет устроилась в кресле, ее укутали покрывалом, Жанна рядом с ней. Появилось сладкое теплое вино и теплое пиво, обильно приправленное специями. Это оказалось любимым напитком дамы де Коммин, что выяснилось только на родине, до этого она этот факт замалчивала.

– Вы переволновались, ваша светлость, ничего страшного, отдохнете, и все пройдет. Конечно, вы ведь очень молоды, а на вас столько всего свалилось. Сначала тяжелое бремя королевского звания, потом его потеря и предательство, долгая дорога, неизвестность впереди, а тут еще эти глупые голодные шуты, чтоб им было пусто! Они и правда много сделали для вашего отца и для сохранения наших земель, так что и проклинать-то их негоже. Других-то защитников почти не осталось.

– Жанна. – Пожилая дама уже давно попросила, чтобы Маргарет звала ее по имени. – Вы что-нибудь знаете о моем будущем? Что меня ожидает?

– Дитя мое. – И Жанна позволяла себе вольности, пользуясь положением старой воспитательницы ее матери. – Разное обсуждали. Конечно, вам подбирают достойного жениха. Думаю, долго ждать не придется. Но, простите меня, не мне вам об этом рассказывать. Я слишком долго была при дворе, чтобы не выучить некоторых правил. Одно из них – не вмешиваться не в свое дело. Думаю, ваша бабушка, отец и брат, которые занимаются сейчас этим вопросом, предпочтут сами поговорить с вами.

– Это вы меня простите, Жанна, я совсем потеряла голову и задаю ненужные вопросы. Все хорошо. Я была слишком радужно настроена, надо вернуться на землю. Только спать мне совсем не хочется. У нас так мало было возможности поговорить с вами.

– Да уж, если рядом наш поэт, то рта никому открыть не удается. Слова – это его хлеб, не станешь же у него его отбирать.

– Я давно хотела расспросить вас о матери. Мадам де Равенштейн рассказала о своем отце Филиппе, Изабелле, моей прабабушке, Карле, моем деде, но остановилась на рождении моей матери. Де Коммин и Молине много говорили о Бургундии и моих предках. У меня есть поэма Молине на смерть Марии. Но я все еще ее не представляю, какая она была, что любила. И как жила? Чем ближе мы к современным событиям, тем неохотнее все делятся своими знаниями. Вы ее воспитательница, кому, как не вам, Жанна, знать ее.

Мадам де Альвен помолчала. Она отхлебнула своего пива, помешала огонь в камине, он осветил ее старое, по-фламандски тяжелое лицо, с крупными чертами, но добрым выражением.

– Понимаете, моя дорогая герцогиня, мы ничего не скрываем, нам-то особенно нечего скрывать, мы и сами далеко не во всем разобрались. Но смерть вашей матери во цвете лет была таким ударом для нас, причем двойным, мы потеряли и нашу дорогую девочку, и наш прекрасный мир, давайте смотреть правде в глаза, он окончательно рухнул с ее смертью. Гибель ее отца, тоже внезапная, сильно его расшатала, но он устоял, во многом благодаря ей. С уходом Марии, боюсь, закончилась та Бургундия, которую мы знали, которую любили и которой служили. Вот поэтому нам очень трудно говорить о вашей матери, рана еще свежа, это вам сейчас в вашем юном возрасте кажется, что десять лет – это вечность, а у меня чувство, что это случилось вчера.