Мария Федоровна

«…Новая комиссия, состоящая из 14 лиц, прибыла из Севастополя, чтобы провести допрос по обстоятельствам дела. Комната была оборудована под трибунал с большим столом, вокруг которого сидели генерал и другие судьи. Нас всех вызывали, и мы должны были отвечать на все поставленные вопросы. Для того чтобы не говорить, я сделала на листке бумаги короткую запись. К счастью, у меня был Сандро, и это придавало мне силы. Я сидела между матросом и солдатом, дрожа от гнева и негодования по поводу неслыханного обращения.

После того, как бумага была зачитана и начался допрос, один из судей спросил меня, могу ли я вспомнить, что я говорила тем, кто делал обыск. Я отвечала громким и отчетливым голосом: „Естественно, я могу вспомнить. Это более чем вероятно, особенно когда вас будят ночью посторонние люди в вашей спальне“. Какие слова я говорила, я не могу вспомнить. Они были записаны в новом протоколе, который был затем подписан. Ты можешь представить, как я кипела внутри себя от гнева и возмущения. Эта комедия продолжалась полчаса, после чего я, наконец, получила разрешение уйти».

В июле 1917 года в Ай-Тодор прибыл посланник Керенского, но его визит никак не улучшил ситуацию. Обстановка обострилась также в связи с тем, что летом в Ливадии местными монархистами было разбросано большое количество листовок, в которых содержался призыв восстановить монархию. Под листовками стояла подпись: «Центральный комитет Общества „Вперед за Царя и святую Русь“».

Денег не хватало. Узники Ай-Тодора довольствовались 150 рублями в неделю, что для семьи было слишком мало: в то время картофель стоил 1,8 рубля, говядина — 7 рублей, масло — 12 рублей за фунт. Придворная дама Зинаида Менгден, находившаяся при Марии Федоровне, в своих воспоминаниях писала, что в самом начале пребывания в Крыму продавали что-либо из картин, украшений и предметов искусства. Позже, однако, уже не было тех, кто мог что-либо купить.

Императрица в письме своей сестре в Англию 12 октября 1918 года сообщала из Харакса: «Особенно противен был гороховый суп, то есть зеленая водичка с несъедобными твердыми зелеными горошинами с шарик и жуткой серой лапшой, которую я не могла размешать. Счастливыми считались дни, когда нам давали картошку, — по крайней мере, можно было наесться досыта, но вскоре она из меню исчезла. Молока тоже было маловато, я покупала каждый день две жалкие бутылочки, одну из которых использовала сама — немножко пила, а большую часть оставляла на кофе».

В несколько лучшем положении, нежели остальные члены императорской семьи, находилась семья великой княгини Ольги Александровны, которая жила отдельно в небольшом домике со своим мужем и только что родившимся сыном Тихоном. Она имела больше возможностей покидать Ай-Тодор и совершать далекие прогулки по побережью. Именно поэтому на ее долю выпала нелегкая обязанность сокрытия семейных драгоценностей вдовствующей императрицы и великой княгини Ксении Александровны. Роман Романов в своих воспоминаниях рассказывает, что Ольга Александровна хранила эти драгоценности в коробке из-под какао в расщелине скалы на берегу Ай-Тодора.

Казаки, находившиеся много лет на службе при царской семье, — Т. К. Ящик и К. Поляков своим присутствием несколько облегчали участь затворников. Ксения Александровна в одном из писем вспоминала: «Но как хороши казаки и с каким достоинством держатся, и с ними, конечно, считаются, т. к. знают, что шутить нельзя».