Мария Федоровна

Княгиня Л. Л. Васильчикова, случайно встретившаяся с Вершининым в поезде, направлявшемся в Крым, отмечала: «Нашего попутчика было трудно классифицировать. На мой вкус, он был чересчур радикален, но вместе с тем имел наружность буржуя, опьяненного своей значимостью». Княгиня называла его «старшим ангелом-хранителем членов Императорской фамилии».

«Несчастный народ не понимает, что страну уже предали и она находится в руках врагов…»

В сентябре — октябре 1917 года Мария Федоровна перенесла тяжелое простудное заболевание, которое надолго приковало ее к постели. Близкие всячески поддерживали ее и помогали преодолеть болезнь. «Бедная бабушка опять была больна и провела в кровати почти пять недель, — писала Ольга Александровна своей племяннице Марии Николаевне в Тобольск. — Кашель сильнейший, слабость очень большая. Мы попросили приехать Татьяну Александровну ухаживать за нею…»

В конце октября Мария Федоровна начала медленно поправляться. Ее внук Федор, сын дочери Ксении, приехавший в то время в Крым, в письме великому князю Николаю Михайловичу сообщал: «…Папа́ очень изменился за этот месяц, он стал раздражителен, странно молчалив, и редко можно видеть на его лице улыбку, как это было раньше. Мне это очень тяжело, и я так хочу отсюда уехать. Маман бодра, но тоже подавлена. Обедает она у себя в комнате и остается там весь вечер. Амама́ за это время тоже изменилась и ослабла так, что при подъеме ее нужно пихать в спину, и то ей трудно идти; ее жаль, бедная Амама́. Она сидит больше дома, так была простужена, но теперь стала понемножку выходить…»

И все-таки они были вместе — мать, две дочери и их семьи, близкие, родные люди. Великая княгиня Ксения Александровна в октябре 1917 года писала великому князю Николаю Михайловичу: «…Я благодарю Бога, что мы все в сборе и живем у себя, — и нам лично жаловаться на судьбу совершенно не приходится. Мы имеем свой „home“, который мы ужасно любим и ничего лучше нельзя ни желать, ни ожидать»; «Но что же будет дальше? Несчастная Россия, за что ее губят? Кошмарно присутствовать при гибели родины и не иметь малейшей возможности чем-либо помочь!»

Общая беда и осознание смертельной опасности сблизили узников Крыма. И хотя императрица Мария Федоровна и великие княгини Ксения и Ольга всегда недолюбливали жен великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича — черногорских княжон Анастасию и Милицу, здесь, в Крыму, те и другие стали друг другу значительно ближе.

Находящиеся с Марией Федоровной родственники и близкие ей люди удивлялись тому, с каким мужеством держалась она в те трудные для ее семьи дни. Князь Г. Д. Шервашидзе, приехавший осенью в Крым к Романовым, в письме великому князю Николаю Михайловичу отмечал: «Ее Величество приводит нас всех в восторг тем достоинством, с которым себя держит. Ни одной жалобы на стеснительное, не снившееся Ей положение, в каком Она пребывает, спокойное и приветливое выражение, одним словом, такая, какою всегда была… Такое Ее поведение немало подымает и наше расположение духа и помогает нам легче переносить тяготы заключения и царящее уныние».

В письме от 8 (21) октября 1917 года императрица Мария Федоровна дала волю своим чувствам, рассказывая, что происходит в Крыму, королеве Греции Ольге Константиновне: «Ведь это уже величайший Cauchemar [кошмар], когда приходится переживать такие ужасы, что творятся сейчас по всей стране, которая вскоре будет полностью разорена, разрушена и уничтожена этими выродками рода человеческого, извергнутыми из ада, ибо они не в состоянии внять рассудку и понять, что работают лишь на врага, что их действия ведут страну к несчастью и развращают общество. Я в полном отчаянии, я начинаю сходить с ума от ярости, зверств со стороны матросов и убийств несчастных офицеров!»

Сообщения об октябрьских событиях в Петрограде потрясли всю Россию, быстро достигли Крыма. Как свидетельствуют дневниковые записи императрицы, она в эти дни была охвачена отчаянием и ужасом.

Из дневников императрицы: